По дорожкам битого стекла

Когда мне надоедало пить или употреблять, я развлекал себя сам. Я любил красить спящих людей, обмазывать их зубной пастой, связывать скотчем. Больше всего страдал Майк. Он просто казался мне удобной мишенью для издевательств, потому что не мог устроить скандал. Он мужественно всё сносил. Спасибо ему большое. Наш турменеджер пару раз закрывал меня в номере, чтобы я не делал ничего плохого, но я перелезал через окно и вершил свои черные дела. Страдали все: группа, техники и рядовые постояльцы отелей. Герман и Дани время от времени присоединялись ко мне, но чаще я делал всё один, вооружившись маркером, как самым жутким оружием тупых приколов. Я был очень восприимчивым к чужим эмоциям. Я чувствовал, как вокруг меня кипит воздух. Это было сильнее наркотиков.

Иногда Шон приглашал меня в свой автобус. Он был куда комфортабельнее нашего. Мы могли говорить часами. Он расспрашивал меня обо всём. Меня удивляло такое внимание со стороны звезды. Я искал какой-то подвох, но так и не находил. Я всё равно старался быть с ним осторожным. У нас обнаружились общие интересы, мы любили одну и ту же музыку и даже книги. Я обычно редко говорили с англичанами о книгах, потому что мне казалось, что на Западе люди мало читают (дурацкий стереотип). Весь последний год я читал исключительно по-английски, чтобы развивать свой словарный запас. Мне хотелось начать на нём думать, но пока не получалось, кроме моментов, когда я был мертвецки пьян.

— Почему ты начал петь? — спросил меня Шон, поджигая косяк.

Пряный дым струился по салону. Стаканы позвякивали в такт колёсам. Группа отсыпалась после бурной ночи. Только мы сидели и болтали, утопая в мягком диване. Два похмельных героя бескрайних дорог.

— Я ничего другого не умел. Вернее, не хотел уметь, — ответил я. — Во мне скопилось слишком много эмоций, и я могу выражать их только так.

— Я тебя понимаю, — Шон поднёс к губам бокал чистого виски, он почти не пьянел. — Когда мне было семнадцать, я отсидел полгода в колонии за серию магазинных краж. Я понял, что пора что-то менять. Я не хотел гнить на тяжёлой и бесполезной работе, я не стремился вернуться в школу. Мне казалось, что я умру, если не вырвусь из этого порочного круга грязных улиц Эдинбурга. Тогда я просто сбежал в Лондон и сколотил свою группу. Мне кажется, так именно Господь избрал меня для великой миссии.

Я чуть не поперхнулся коктейлем. Он говорил это на полном серьёзе. Шон поймал мой вопросительный взгляд и сказал:

— Знаешь, несмотря на свой образ жизни, я очень религиозен. Я верю, что попаду в Ад, и давно с этим смирился. Но это будет не зря.

Мы стали очень близки с Шоном за этот тур. Я души в нем не чаял, и постоянно говорил с Германом о нём, тот кривился и посылал меня подальше. На самом деле, мы оба им восхищались, только обожание Германа граничило с ненавистью, потому что он просто хотел стать им. Это жуткая всепожирающая форма любви.

Я демонстративно стал проводить больше времени с «Wormdace». Они нравились мне как люди. Я узнал у них много полезных вещей относительно музыки. Так получалось, что какое-то время со своей группой мы виделись лишь на концертах. Потом я снова вернулся, боясь совсем отдалиться от них и утратить ниточку понимания между нами. Они же действительно были мне как семья. Самая настоящая семья со своим уродом в виде меня.

Я снова болтыхался где-то между непролазной депрессией и приступами счастья. Я не знал, чего я хочу на самом деле, постоянно метался в крайности. Раньше я не понимал, зачем рок-звёзды громят гостиничные номера, но когда я сделал это впервые, то сразу понял, какой же это небывалый кайф. Я был весел, зол и трезв, когда крушил всё подряд огнетушителем на глазах у перепуганной девушки. Она лепетала мне что-то, кажется, на немецком, но я не понимал ни слова. Она сбежала от меня в панике. Я пришёл в себя и страшно испугался. Я пошёл на ресепшн, признался во всём и заплатил за весь этот беспредел. Второй раз был более безумным. Мы с Шоном взяли огнетушитель и лак для волос. Я поджигал диванные подушки, обои, стулья, а он пытался потушить всё это. Мы радовались, как дети, нами завладели силы первородного хаоса. Мы — просто боги рок-н-ролла и разрушения. Ещё где-то мы пытались сварить глинтвейн в ванной. У нас был ящик вина и гора лимонов. Всё это мы вывернули прямо в корыто, под которым полыхал костёр из стульев. Попробовать этот напиток богов нам так и не удалось. Пришёл Джек и бухнулся прямо в ванну. До кучи он просто нассал туда.

Тур подходил к концу. Мы два месяца колесили по городам и странам. Просыпаться непонятно где и с кем вошло в привычку. Я с трудом приводил себя в чувства перед каждым выступлением. Но я всё равно выходил, потому что обязан был отыграть концерт. Это даже не было моей обязанностью перед публикой. Я не буду сейчас лукавить. Я был обязан сам себе. Я бы перестал себя уважать в случае, если бы не смог выйти. Это единственное дело, которому не мешала моя непролазная лень. Я был очень ответственным, даже если валился с ног с похмелья.