По дорожкам битого стекла

Мы добрались до знаменитого кладбища Лафайет, когда совсем стемнело, только огни города маячили вдалеке. С нами была бутылка шартреза. Всё по канонам нашего тёмного мира. Здесь вместо надгробных плит стояли мраморные саркофаги, так как из-за водянистой почвы часто размывало могилы. Кое-где в чёрной земле белели кости. Я хотел подобрать одну и сделать себе талисман. Герман настрого запретил это, потому что за нами мог увязаться злой дух. Порой он был до ужаса суеверен.

Впереди показался склеп. В свете луны на его обшарпанных стенах можно было различить косые буквы «Х». Я припоминал, что это как-то связано с Бароном Субботой и желаниями. Я поставил пять неровных крестиков углём и сразу же забыл, что именно я попросил. Я не верил в желания. Герман долго думал, прежде чем нацарапать эти символы на стене склепа.

— Что ты загадал? — спросил я.

— Не скажу, а то не сбудется, — ответил он.

Мы пили ликёр, прислонившись к одному из саркофагов. Над нами висела огромная красная луна. Воздух пах испарениями с болот. Над головами носились летучие мыши. Сверчки стрекотали в траве.

— Чёрт, это последний год моей молодости, — сказал Герман, делая большой глоток шартреза. — Я должен использовать его на все сто.

Тур продолжался. Мы нюхали кокс, стараясь избегать героина. Я не хотел снова в тот ад ломки, хотя очень скучал по ощущениям беззаветного кайфа. Особенно мне хотелось слышать свой голос под опиумом, чтобы через меня пели опиумные маки. Порой мне казалось, что всё первращено в рутину, что я не рок-музыкант, а просто какой-то шут, обязанный развлекать всех, когда мне самому не весело, петь всё те же приевшиеся песни. Это была такая задница. Но потом, стоило мне выпить и нюхнуть, всё проходило. Я снова оживал. Я снова был собой.

Однажды в интервью у меня спросили: общительный ли я? Я растерялся, потому что не знал, с какой стороны оценивать: как пьяного или как трезвого? Это вообще были какие-то два отдельных человека. Трезвый «я» никогда не жил. Он был тихий и подавленный, очень зависимый от мнения других, человек с кучей нелепых комплексов. Мне действительно нужно пить и употреблять, чтобы хоть как-то существовать в обществе. Может быть, у меня страх сцены, а я не знаю об этом? Я полюбил драться. В том состоянии, в котором я был, я мог только получать по роже. Я сцепился с собственным охранником, он рассёк мне бровь. Будучи в пьяном бреду, я подрался с Дани, который был крупнее меня вдвое. Я укусил его за любимую руку, он зафигачил в меня пластиковым стулом. Как реслинг, только всё настоящее. Мы не держим друг на друга зла, это — проявление братской любви. Были также повреждения, которые я получал сам. Мы стояли в очереди в какой-то жральне. Я послал Майка за мороженым. Он купил ванильное. Я сильно распсиховался. Послал всех в жопу и вышел… сквозь стеклянную стену. Град из тысячи осколков осыпал меня. На теле потом обнаружилось лишь несколько тонких царапин на лице и руках. Мне повезло, что я был в очках, кожаной куртке и плотных джинсах. На одном из концертов я растянулся прямо на сцене, запутавшись в шнуре, разбил себе колено и стукнулся головой, но всё же продолжил петь. Я постоянно ранился.

Когда тур закончился, я завалился спать где-то суток на двое. Постоянно снился проклятый автобус, который трясся, как чёртова лодка при шторме.

Герман Кроу.

Макс постоянно гнобил Майка. Он не считал его за человека, Майк был для него каким-то досадным раздражающим фактором. Хотя, на мой взгляд, у него не было каких-то особых характерных черт, которые могут раздражать, да и большую часть времени он молчал. Наверное, он раздражал Макса, потому что был никаким. По его мнению, быть пустым местом — это преступление хуже, чем просто быть мудаком.

«Знаешь, — сказал мне однажды Макс. — В любом коллективе должна быть паршивая овца, на которой все должны срывать свою злость. Это неотъемлемая часть существования любого социума. Если ты не будешь кого-то гнобить, то очень быстро сам станешь паршивой овцой». Я промолчал, потому что я ясно понимал, что у самого Макса есть все шансы стать подобным изгоем, так что он из кожи вон лезет, чтобы опустись хоть кого-то.

А что касается нас всех, то временами мне казалось, что мы просто ненавидим друг друга, но по возможности стараемся это скрывать. Постоянно объединяемся против кого-то и мутим свои грязные игры. Сегодня Макс с Джеком, объединённые любовью к героину дружат против всех, завтра мы с Майком дружно ненавидим Макса, и всё идёт по кругу. Никогда не угадаешь, кого модно ненавидеть на этой неделе. Мы не мы без нашей ненависти.

Глава 7