Как только я вернулась в палату, сразу же зашла в ванную комнату. Спустя несколько секунд розовая и белая таблетки плавали на дне унитаза. Никаких препаратов, так действительно можно сойти с ума.
Слушая зашумевший бачок, я горестно вздохнула, задумавшись о своих не радужных перспективах, и ополоснула лицо прохладной водой, тёплая шла еле-еле. Настроение присоединиться к местному контингенту за просмотром унылой телепередачи улетучилось, словно его смыло в унитаз вместе с лекарствами. Чем же заняться?
В палате по-прежнему свирепствовало солнце, от которого так и хотелось зажмуриться. Ладно, будем бороться с социофобией. Моё возвращение в общий зал вновь приковало ко мне внимание сестры Фрост.
– Миссис Андерсон? Всё в порядке?
– Да, в моей комнате некуда деться от солнца, – пожаловалась я, и внезапно на ум пришла идея, как себя занять, – Миз Фрост, могу я попросить у Вас листок бумаги и ручку? – Софи нахмурилась.
– Ручку? – Миз Фрост подошла к своему посту и, выдвинув ящичек, вытащила из него шариковую ручку с защитным колпачком у низа корпуса. Видимо, чтобы пациенты не проткнули себе глаз или сонную артерию. А может, и не только себе. Она протянула мне ручку.
– Держите, и вот пара листков. Хотите написать письмо?
– Нет, – отрицательно покачала головой я, – надо применить один метод, которому научила меня доктор Белл. Медсестра улыбнулась.
– Если Вам понадобится помощь, я на посту. – Поблагодарив Софи, я направилась к синему кожаному креслу в углу комнаты. Искусственный материал заскрипел подо мной. Я согнула листки пополам и приготовилась излить бумаге все свои душевные переживания. Приступив к этому нелёгкому делу, я с удивлением обнаружила, что ручка тоже гнётся.
Последние строки вышли особенно жирными, от нажима едва не порвала бумагу. Но мне полегчало. Я откинулась в кресле и, прикрыв веки, стала разминать затёкшую шею.
– Элис? – знакомый голос, робко позвавший меня, заставил встрепенуться. Я открыла глаза и увидела перед собой… Еву. Забравшись в кресло с ногами, я тихо предупредила некогда лучшую подругу:
– Не приближайся. Лучше уйди.
Вид у Евы был жалкий, истощённый. Прошедший год состарил её лет на десять. Мешки под глазами, взгляд потух, между бровями заломы. Как она вообще оказалась здесь? Разве она не должна быть в тюрьме, где ей самое место? Блум уходить не спешила, Ева медленно подошла к соседнему креслу и опустилась в него. Её руки свободно свисали с подлокотников, спутанные медные волосы скрывали от меня лицо, а длинные ноги она вытянула в проход. Поза сломленного, безучастного к жизни человека. Или мне просто хотелось видеть это в ней. Раскаяние.
– Почему ты в лечебнице? – спросила я и обхватила поджатые к груди колени руками. Ева повернула ко мне голову, откинула назад непослушные кудри, обнажая шею. На молочной коже виднелись начавшие сходить синяки, похожие на отпечатки пальцев. Я вздрогнула. Заметив мой взгляд, Блум едва слышно хмыкнула.
– Ты хотела спросить, а почему не в тюрьме? Адвокат настоял на экспертизе, а прокурор и судья сдались под напором отца. Последнее нападение поспособствовало их вердикту. – Она провела рукой, без всяких следов маникюра, по оставленным на своей шее гематомам. Так что, теперь я пациентка этого чудесного заведения. – Ева хрипло и невесело рассмеялась. Мне смеяться не хотелось. Почему я должна быть в одном помещении с преступницей, которая к тому же пыталась меня убить? От праведного гнева мои ногти впились в колени. Убийцы, переведённые на освидетельствование, явно не могут находиться среди обычных пациентов. Но не думаю, что Блум вернут в тюрьму. Только не её.
– Как ты, Элис? – Вопрос, который мог бы спровоцировать ядерную реакцию с моей стороны, был задан таким полным скорби голосом, а слова были произнесены почти шёпотом. Да, она сломлена. Тяжёлый вздох вырвался из моей груди, но из-за позы раздался лишь судорожный хрип.
– Лучшая подруга влюбилась в моего мужа, попыталась подтолкнуть меня к самоубийству, а когда ничего не вышло, вонзила мне в живот нож. Как я после этого? Как я, находясь теперь с ней в одной комнате? – Злые слёзы покатились у меня из глаз. Опять становлюсь плаксивой. Сердито вытерев рукавом кофты солёные капли, я устремила яростный взгляд на Еву. Она тоже плакала.
– Ты никогда меня не простишь, – сказала Блум скорее сама себе.