По другую сторону надежды

Но Гарри всего лишь потянулся всем телом через него и поцеловал испуганно переводящую с одного на другого взгляд Луну — так просто и властно, будто принятое решение давало ему право больше не беспокоиться ни о чужих чувствах, ни о последствиях чужой глупости. То, что ревность к Поттеру была глупостью, Драко в этот момент осознал настолько отчетливо, что снова ощутил, как заливает щеки краска стыда за утреннюю выходку.

Мерлин, неужели это было только утром? — подумал он, глядя на них. Неужели сегодня ночью я впервые признался себе, что, так и быть, согласен с присутствием Поттера в своем прошлом? Побоявшись даже задуматься о том, что происходит между нами в настоящем, радостно кинувшись в очередную перепалку вместо того, чтобы спросить себя — а готов ли был Поттер соглашаться хоть с чем-то? Каково ему жить со всем этим — одному?

Гарри целовал ее — осторожно и нежно, и, глядя на их сомкнутые губы, Драко на миг испытал ни с чем не сравнимое ощущение, что готов на что угодно, лишь бы Поттер не уходил, и одновременно — лишь бы не потерять Луну. На что угодно — лишь бы они оба были рядом, лишь бы знать, верить, чувствовать наверняка — ты не один. Они здесь, они всегда будут здесь, ты нужен им так же отчаянно, безудержно, сильно, как и они — тебе.

Мерлин, да бывает ли такое счастье? Доверять тем, в ком нуждаешься больше жизни, и не бояться, что они отвернутся от тебя?

Драко не знал. Он знал только, что решение оттолкнуть Поттера оказалось самым глупым и безрассудным из всех, что он принимал. И что все его беспросветное, тоскливое одиночество было всего лишь следствием этой глупости, а вовсе не «неправильного поведения» Гарри. Я сам виноват в том, что случилось, подумал он. Я побоялся поверить ему. А он — мне… Но ведь мы должны были. Просто — побоялись…

Он вспомнил, как однажды, давным-давно, в прошлой жизни, проснулся утром и поймал себя на том, что выбирает — обидеться на то, что Поттер оставил его в постели одного, или поверить, что Гарри мог исходить из менее сволочных предпосылок. Вспомнил тот шок, который испытал, обнаружив, что сам и только сам решает, как воспринимать чьи-то поступки. Сам — и то, как с тобой обращаются, зависит только от твоей точки зрения на это, а вовсе не от самих поступков.

«Если ты мне доверяешь, то твои вопросы и подозрения неуместны», — всплыли в голове слова Луны. Той Луны, что сейчас сжалась в руках Поттера, вцепившись в его рубашку, будто ожидала, что он вот-вот исчезнет, и не знала, как это предотвратить.

Мысль о том, что Гарри нужен не только ему, но и Луне, ошеломила Драко. Они ведь тоже — не чужие, с отчаянным ощущением, что цепляется за соломинку, лихорадочно подумал он. Поттер сам говорил мне утром… черт, он целует ее прямо сейчас, на моих глазах!

С ощущением, что он — идиот, не способный даже на то, чтобы исправить собственные ошибки, Драко протянул руку к Луне и машинально поправил выбившийся локон. Прикасаться к девушке, которую в это время целует другой мужчина, было… странно. Завораживающе. Не думая о том, что он делает, Драко наклонился и припал губами к ее открытой шее.

Луна на мгновение задохнулась — и тут же подалась навстречу, ее ладонь легла ему на затылок. Гарри, оторвавшись от ее губ, смотрел на нее, тяжело дыша — голова кружилась, и больше всего хотелось сжать в объятиях и ее, и Малфоя, чья рука машинально обвилась вокруг его талии. Их обоих. И не отпускать от себя — никуда.

Он смотрел на нее, кусая губы, обнимая за плечи Драко, сидя на растерзанной кровати, и тонул во всепоглощающем ощущении полноты и завершенности. Вот оно, повторял себе Гарри, вглядываясь в лицо Луны, пытаясь вобрать в себя каждую частичку этого странного, неведомого чувства. Вот оно — то самое, то, что я так долго искал. То, что мне всегда было так необходимо. Я смог это увидеть, наконец. Благодаря тебе. Благодаря вам — обоим.

А, значит, я смогу найти это еще раз — когда-нибудь, когда мир снова даст мне шанс быть счастливым. Когда я, наверное, научусь любить, не привязываясь, не причиняя боли, не ломая все, что вынужденно оказывается рядом со мной.

В груди невыносимо щемило, так сильно, что Гарри задыхался, но упрямо не отводил глаз, не отстранялся, уже зная, что готов это сделать. Она понимает меня, а Драко, кажется, наконец, смог меня простить. И это — на порядок больше, чем я надеялся получить на прощание. Разве мне есть, на что жаловаться?

Слезы рванулись наружу, и Гарри уже не понимал, что их вызвало — чувство, которому он еще не мог подобрать названия, билось где-то в груди, билось так отчаянно, что это вызывало почти физическую боль. Боль, которую все сложнее становилось терпеть, и Гарри невольно впился ногтями в плечо Драко, боясь пошевелиться и выдохнуть.

А потом боль обрушилась с такой силой, что Гарри закричал, согнувшись и прижав руки к груди. Ладонь Драко на талии вдруг стала болезненно горячей — и отдернулась; Малфой сдавленно зашипел, откидываясь на спину, будто и ему было невыносимо больно.