По другую сторону надежды

Наверное, от этих ее рыданий они сошли с ума — потому что иначе никак не объяснить то, что у них обоих сорвало крышу настолько, что они больше не задумывались абсолютно ни о чем. То, что, поднимая глаза, Гарри видел совершенно шальной, безумный взгляд Драко, его руки, беспорядочно скользящие по груди Луны, по округлым бедрам, видел, как он впивается поцелуями в ее шею, отводя спутанные, растрепавшиеся волосы. И смотреть, как Малфой целует Луну Лавгуд, так нежно и горячо, будто она — часть его, и, задыхаясь, целовать ее самому, забирая в ладони заплаканное лицо, не давая вывернуться, спрятаться в свое отчаяние, в свою дурь, которую она в очередной раз себе напридумывала и оплакивает ее теперь — это было слишком невозможно, невероятно, нереально — как и все, что сегодня случилось, наверное…

А потом Гарри понял, что Луна уже не вырывается, а просто бормочет что-то, так беспомощно и по-детски открыто, так несчастно, так покорно — и на короткое мгновение оцепенел, возмутившись до глубины души.

— Я люблю тебя… — совершенно искренне выдохнул он, не сводя с нее горящего взгляда, не давая ей отвести глаза. — Как ты могла подумать…

— И я тебя люблю, — прошептал Драко, целуя мочку ее уха.

Ресницы Малфоя щекотали ей шею, и Гарри, не удержавшись, прильнул губами чуть ниже, заставляя девушку выгнуться и фыркнуть сквозь слезы.

— Ты нужна нам, — пробормотал Гарри.

И только произнеся это, понял, что решил все и озвучил — за двоих, так легко, даже не задумавшись, да ведь и не над чем было здесь думать. Глаза Малфоя, стоящего перед закрытой дверью в эту спальню, уже сказали все, и это было настольно правильно, что выпустить из их рук отбивающуюся Луну сейчас стало бы самой большой глупостью, а глупостей хватало уже и так, и Гарри знал — так безоговорочно сейчас, наверное, он был уверен только в одном — это правда. Она нужна им, и они оба нужны ему, Гарри, и Драко нуждается в них, и это настолько не треугольник, что просто смешно даже представлять его так. Здесь больше нет пары и «третьих лишних». Здесь только глупая, заплаканная Луна Лавгуд, которая никак не хочет — или просто боится — понять, поверить в то, что кажется таким естественным, таким правильным, единственно возможным.

Тонкая ткань легко разошлась под настойчивыми пальцами, и Гарри скользнул вниз, дурея от запаха женской кожи, касаясь губами ключиц, и ямочки между ними, и ложбинки между грудей, зарываясь в них, сжимая в ладонях, Мерлин, это было так упоительно, что можно было рехнуться от одного только этого, и от обвившейся вокруг них руки Драко, от его пальцев, перебирающих волосы Гарри на затылке, от звуков задыхающихся поцелуев — Гарри не видел, но слышал, чувствовал, как он целует Луну, как она дышит. Ее соски почти мгновенно затвердели, превратившись в твердые комочки — Гарри невольно отметил, что это совершенно не так, как бывает у возбужденного Драко, и эти маленькие отличия почему-то были чертовски важны, они составляли именно ту разницу, за которую Луну хотелось покрыть поцелуями с ног до головы, что он и делал, забыв уже обо всем. Ему казалось, что они занимались этим втроем — всегда. Что нет ничего более естественного, чем скользить губами вниз по женскому животу, натыкаться на ладонь Драко — и целовать и ее тоже, а потом рвануться вверх и жадно впиться в его губы, всем телом невольно обрушиваясь на девушку, опрокидывая ее на спину, и слыша ее прерывистый смех, и тут же чувствуя ее губы — на своей шее.

Они задыхались, потерявшись в волнах ощущений, чувств, в этом почти мистическом полумраке, и было столько рук, столько губ и прикосновений, столько стонов и звуков, что это ну никак не могло быть реальностью, и от мысли, что — все-таки было, хотелось кричать. Это было какое-то истерическое, иррациональное счастье.

Глаза Драко блестели в темноте — так близко, и Гарри целовал их, целовал веки, и скулы, и волосы, запутываясь пальцами в волосах Луны, которая уже ускользнула куда-то вниз, и только когда ее руки начали рвать молнию на джинсах, Гарри остановился, зашипел от неожиданности, задохнувшись — и упал на подушки, запрокидывая голову и глядя в потолок невидящими, распахнутыми глазами.

Он застонал так громко, так беспомощно и так сладко и горячо, что Драко потянуло к нему, будто магнитом к железу — он и сам не успел понять, подумать, почему, просто машинально рванулся следом и припал к родным губам, ловя хриплые стоны и вскрики, удерживая в ладонях мечущуюся черноволосую голову, глядя в бездонные, потемневшие глаза.