Поддавшись странному, труднообъяснимому желанию — то ли быть в курсе (непонятно зачем), то ли наблюдать со стороны, опять же, без явной цели для себя, Драко обязал Добби приносить в дом всю министерскую прессу. Каждое утро, продрав глаза и поднявшись в кабинет, он жадно прочитывал свежие газеты, сам не зная, что именно пытается в них найти.
«…Ночью выпал снег. Мерлин их всех побери, уже зима начинается, а они все еще перерывают эти несчастные развалины! Что они пытаются там найти? Тел тех, кто им нужен, там все равно нет — все трое просто исчезли, а наши шишки теперь сходят с ума, не решаясь поставить памятник Спасителю Человечества и главе Движения Сопротивления там, где могут находиться останки Темного Лорда. Так и представляю, как их выворачивает наизнанку при мысли, что люди будут толпами носить цветы — в том числе — на могилу Волан-де-Морта… Хотя — что им мешает и в этом чуть-чуть солгать? Врать народу — это почти прямая обязанность политиков…»
Происходящее в Магическом Мире могло бы возмущать до глубины души, вызывая то истерический хохот, то праведный гнев, будь у Драко желание и силы чувствовать что-либо по этому поводу. Он хмурился и кусал губы, глядя на передовицы, кричащие об очередных нововведениях, и в итоге отбрасывал зачитанную до дыр газету со смешанным чувством неловкости и омерзения. Он знал, что этот абсурд — и его мир тоже. Вот только жить в нем, поддерживать его, помогать ему — не хотелось совершенно, и порой было даже стыдно за то, что люди могут совершать настолько идиотские поступки.
«…Нет ничего удивительного в том, чтобы устраивать сейчас, после войны, громкие показательные процессы. Однако стоит обратить внимание на то, что судят пока только пешек, и всех — напыщенно, помпезно, с привлечением прессы и накачкой общественного мнения. Всех, кто хоть немного понимал, на что шел, примыкая к Волан-де-Морту, то ли прячут где подальше, то ли вообще до сих пор не могут найти — ни единой хоть что-то говорящей фамилии в списках осужденных, к чему бы это? Закон о конфискации имущества Пожирателей Смерти понятен, непонятно другое — почему самые богатые семьи, у кого, действительно, было что конфисковать, все еще избегают подобной участи? Что же касается закона о принудительной высылке из страны нейтралов, не принявших в войне определенную сторону — они боятся, что те сформируют оппозицию, что означает — подозревают, что почва для нее вполне созрела. Или, опять же, пытаются демонстрировать свою непреклонность? Понимает ли Визенгамот, что это может привести к…»
Профессора Снейпа Драко больше не видел ни разу, хотя знал наверняка — тот не оставляет попыток следить за его жизнью, пусть и не пытается больше влиять на вышедшего из-под контроля воспитанника. Это было так знакомо, так по-слизерински — делать вид, что уважаешь чужой выбор, лишь издали поглядывая, не понадобится ли помощь, всем видом отрицая даже возможность усомниться в своем согласии с ним! И так разительно отличалось от того, что мог бы сделать Гарри, окажись он на месте профессора…
Драко лишь ухмыльнулся и покачал головой, прочтя однажды в испуганных глазах Добби данное Снейпу обещание регулярно передавать ему информацию о состоянии Малфоя. Временами, после особенно непростых вечеров, он забывался неестественно тяжелым сном, и наутро твердо знал, что дотошный эльф опять подлил ему успокоительное зелье — не стоило даже гадать, кто мог снабжать его инструкциями о дозах и условиях применения, сумев грамотно подать обеспокоенному домовику идею совместно позаботиться о медленно сходящем с ума Малфое.
«…Они гадают, что произошло на самом деле! Мерлин меня побери, они еще и думать пытаются! Это выглядело бы смешно, если бы не было так грустно — ладно, я, но даже показания Северуса для Визенгамота уже не значат, оказывается, ничего. Заявить, что никому толком не известно, как именно действует Веритасерум на стихийных магов, и отказаться принимать свидетельство бывшего Пожирателя Смерти — решение, глупее которого сложно придумать.
Они не видели, как это было — и слава Мерлину, мне даже думать страшно, что наворотили бы наши умники, знай они, КАКОЙ силой реально обладают стихийные маги, пусть даже воззвать к ней они способны всего один раз! Даже законченный идиот понимает — осы способны жалить до бесконечности, пчелы — только однажды, но, сунув руку в скопище и тех, и других, с совершенно равной вероятностью получишь на всю катушку. И поэтому нас будут сгонять в резервации и пытаться запрещать проявления силы — и плевать им на то, что нас проще не трогать, чем контролировать. Мы умудрились показать себя не с самой приглядной стороны, и мне приходится жить, зная, что именно я — вместе с тобой — виновен в том, что тысячи магов отныне урезаны в правах и низвергнуты до положения агрессивных магических существ…»