По эскалатору вниз

— Потому что один из нас скотиной оказался. Он нам однажды говорит, дельце, мол, есть, совершенно неопасное и как минимум шесть сотен чистыми. Ну, мы загорелись, сам понимаешь: шесть колов на троих — не кот наплакал. Да и кражи никакой по-серьезному не было. Просто вошли в дом, отперли входную дверь, прямиком к кухонному буфету, а там в чашке с золотой каемочкой и лежали бумажки. «Дорогим юбилярам» — на чашке написано. Говорю же, ничего серьезного. Это была квартира его бабки. И когда мы уже по лестнице спускались, встретилась нам одна тетка, и этот, который всех там знал, говорит: «Здравствуйте, госпожа Майер». Через полчаса бабка домой вернулась, с ходу заметила, что ее деньжата тю-тю, и как принялась блажить — весь дом на ноги подняла. А Майерша и говорит: «Внучка своего спроси, может, он знает». Ну, они его и взяли за жабры, а этот олух раскололся. И не только про шесть сотен рассказал, а про все двадцать два случая. Да потом еще разнюнился, как сосунок, и все на меня свалил — что я его, мол, совратил и прочая мура. Покаяться захотелось. А бабка его просто-таки растрогалась из-за несчастного малыша, как белуга ревела. А потом прямиком в полицию, и в тот же вечер легавые к нам нагрянули. Все бы еще, глядишь, обошлось. Я ведь ни разу не попадался. У них имя мое ни в одной бумаге не значилось. Но когда легавые пришли, мой папаша как раз под градусом был. И как начал с полицией базарить! То-то была потеха! Он им говорит: «Ну и что такого? Пацану деньжат на карманные расходы не хватало. Он ведь не состоит в полиции, где можно целыми днями баклуши бить, да еще за это деньги лопатой грести». Тут они, сам понимаешь, взбеленились. Надо было ему правду-матку потоньше нарезать. Если б он им сказал: «Знаете, господа хорошие, давайте все миром кончим, я сам своего огольца взгрею по первое число», — вот тогда еще, может, и обошлось бы. А так… Чего уж теперь, не век же мне здесь коптеть.

— А твой отец?

— Он-то? У нас с ним давно все в ажуре. Когда он меня тут первый раз навещал, мы с ним по саду гуляли, и он мне признался: «Знаешь, сынок, я теперь кучу денег экономлю! Месяцами сигареты покупать не нужно!» Это он наш тайничок раскопал. Такой довольный был! Он вообще-то мужик что надо, хоть и пьет. Без балды.

— А ты, Свен, почему тут? — спросил Йоген.

— Лучше я тебе как-нибудь потом расскажу, — ответил Свен, помедлив. — Слишком длинная история. А нам закругляться пора.

Пудель рассмеялся дребезжащим смешком:

— Он просто ломается. Не любит про это рассказывать. Я, впрочем, тоже постеснялся бы все выкладывать. Но раз он не хочет, и я ничего не скажу. Сперва он нам пел, будто мопеды угонял. А сам, наверно, и понятия не имеет, с какой стороны они заводятся. Но я раз у Шмеля в кабинете убирался, а на столе личное дело Таксы лежало. Ну, я, конечно, в него заглянул. Про угон мопедов и тому подобное там ни слова. Но я молчу как рыба. Захочет — сам тебе все расскажет. — Он еще раз хохотнул.

— Пошли, — сказал Свен смущенно.

— Зайдешь первым, Йойо, посмотришь, нет ли шухера, — распорядился Пудель. — Шмелю нам незачем попадаться.

Йоген пошел первым, но только он переступил порог, как перед ним возник Шмель.

— Откуда, Боксер?

— Немного подышал свежим воздухом. — Йоген стрельнул глазами через плечо — успели ребята скрыться? Видно их не было.

Воспитатель подошел вплотную к Йогену и стал принюхиваться, точно собака у фонарного столба.

— Ты курил.

Йоген молчал.

— Давай сюда сигареты.

— У меня их нет.

— По запаху совершенно ясно, что ты сейчас курил, значит, у тебя должны быть сигареты.

— Была, и то одна-единственная.

— Кто дал?

— Осталась в костюме, в котором сюда пришел.

— За мной.

Потом Йоген стоял перед воспитателем в его кабинете.

— Я полагаю, ты прочитал и усвоил наши правила поведения. Значит, ты должен знать, что курить тут запрещено. Я не люблю, когда вы нарушаете правила. Здесь положено подчиняться, ясно тебе это? Так оно ведь всегда и начинается. Вы не научились повиноваться, нарушаете все существующие запреты и установления. А что из этого получается, лучше всего проследить на твоем собственном примере. Но я этого так не оставлю, ясно тебе? Мы еще сделаем из тебя приличного человека, уж будь спокоен. А чтобы ты не слишком скоро забыл, что правила эти надлежит исполнять, следующие три вечера будешь отвечать за порядок внизу — в умывальне, в туалете и в душевых. Ступай!

У тех, кто дежурил внизу, было по крайней мере одно преимущество: не надо сразу после душа идти со всеми спать.

Йоген вымыл пол, протер зеркала, надраил краны, прошелся тряпкой по всем плиткам в душевых кабинах, помучился с дверной ручкой, удаляя с ее хромированной поверхности неподдающееся мыльное пятно. Наблюдать, как все кругом начинало блестеть, было даже приятно. Йоген так погрузился в работу, что вздрогнул от неожиданности, когда за его спиной вырос Свен:

— Эй, Йойо…

— Разве сюда можно после отбоя?