Я принялась их листать. Все были хороши, у художника талант. Даже в этих набросках это было видно. Одна из работ привлекла мое внимание, и я задержалась на ней дольше.
— Это эскизы к картине «Суссана и старцы». Моя дочь мечтала однажды ее нарисовать. Она увидела работу Артемизии Джентилески на этот же сюжет и буквально бредила этой картиной и сюжетом, — его голос был грустный.
— А о чем это? Я не помню.
— Однажды прекрасная девушка Суссана купалась в саду. А два развратных старика подглядывали за ней. Они сказали, что обвинят её в том, что она была здесь с неизвестным любовником, если она не ответит им двоим взаимностью. Девушка отказала. Её судили и приговорили к смерти. В последний момент вмешался мудрец и прославленный маг Даниил Мудрый. Он доказал, что Суссана не виновна, и обвинил старцев в том, что они лжесвидетельствовали.
— Да, я вспомнила. Очень многие художники обращались к этому сюжету, — оживилась я.
— Моя дочь сроднилась с этой историей и художницей. Считала себя чуть ли не воплощением её. Мою дочь изнасиловал маг — богатый и знатный. Он не мог понять, как так ему отказали. И тогда он просто взял, не спрашивая, то, что считал своим по праву магии, рождения, знатности.
— А ей, так же как и Суссане, не поверили? — спросила я.
— Нет. Не поверили. Поверили ему, что никакого изнасилования не было. Что моя дочь сама вешалась ему на шею. Такая же история произошла и с этой художницей, Артемизией Джентилески. Её изнасиловал друг её отца, тоже художник, имевший доступ в дом и мастерскую. Только вот у неё хватило сил пройти через суд и добиться, чтобы его признали виновным. У моей дочери не было столько мужества. Она покончила с собой.
— Мне так жаль…
— Это произошло десять лет назад. Я её давно оплакал. И вот совершенно случайно встречаю его в поезде, — доктор грустно улыбнулся.
— Это тот убитый? Сэммюэл Эдуард Рэтчет? — проявила я догадливость.
— Да. На меня как будто нашло что-то. Вселился злой дух. Но я не мог быть с ним в одном поезде, дышать одним воздухом и жить дальше. Он сам открыл мне дверь. По всей видимости, узнал еще в ресторане. Он смеялся… — доктору перехватило горло.
— Не надо. Хватит. Больше он не смеется, — я взяла его за руку и постаралась донести это до него. — Всё закончилось.
— Да. И благодаря вам я смогу даже жить дальше. — Доктор пожал мою руку в ответ.
— Вы не просто будете жить дальше. Вы будете лечить людей, и спасать жизни. Все и в самом деле закончилось.
— Знаете. Та художница после всего, что с ней случилось, нашла в себе силы продолжить жить дальше. На её картинах эта история оставила свой след и временами они кровавы. Но она вышла замуж, у нее были дети, она стала известной и знала многих поистине выдающихся людей.
— Важно жить дальше. Найти в себе силы пережить трагедию и идти вперед. Я уверена, что все будет хорошо, — и я постаралась улыбнуться как можно веселее.
На самом деле я не чествовала, что готова к новому. Что я уже отпустила прошлое. И я готова идти дальше. Я даже не могу вернуться домой, на улицу «Трех голубок». В любимую мной лавку метра Липринора. И все потому, что я отчаянно трушу и не готова к встречам.
Поезд стучал колесами, мирно посапывал Михель, мы двигались вперед. И пусть я пока не знаю, куда мы двинемся дальше, мой путь продолжается.
Глава 5.
«Гермес представляет Пандору царю Эпиметею» Хендрик Гольциус
«Сухожилия не срослись и Хендрик
никогда потом не мог вполне раскрыть кисть руки»
Карел ван Мандер «Книга о художниках»
— Нет! Я туда не поеду! — уже не помню в который раз, повторила я братьям.
Доктор Арбэнот, когда мы доехали до Хаммабурга настоял, что мы должны остановиться у него. И отказа он не принял, заявив, что мы попросту обидим его. Мы не могли этого допустить, поэтому охотно всей честной компанией заселись у почтеннейшего доктора.
Эманум Арбэнот оказалась милейшей женщиной и была рада нашему присутствию в доме. И больше всего её радовал Михель. Не так часто ей в последнее время доводилось нянчиться с малышами. У пары была еще одна дочь, но внуки были уже подростками, и поэтому эманум Арбэнот так радовалась нашему присутствию.
Домик был небольшой, но в два этажа и мы замечательно там устроились, вот только продолжали вести ожесточенные споры о дальнейших планах.
— Клари, ты пойми, ты ведь теперь не только за себя отвечаешь. У тебя на руках Михель. И Акке. Акке, между прочем, школу не закончил. И ему еще учиться дальше. И где, по-твоему, он это будет делать? — вот я же понимаю, что Себ прав.
— К тому же не забывай, Клари, что и с Михелем тебе будет нужна помощь. А кто как не мама и папа могут её тебе оказать? — не отставал Габби.
— Вообще-то этот год в школе я закончил экстерном. Сейчас начало весны, в школу мне теперь только осенью. Так что у нас еще масса времени, чтобы принять решение, где мы будем жить, — вдруг вмешался Акке.
— Акке, вот ты сейчас совсем не помог, — укоризненно посмотрел на него Себ.
— А мы? Клари, как же мы с Себом? Ты сама говорила, что безумно скучала. Разве бы ты не хотела жить рядом с нами? — продолжил Габби наступление просто по всем фронтам.
— Но…