По головам

– Сегодня Аллах ниспослал нам своё великое благословение, даровав хорошие новости, – присутствующие одобрительно загудели. – От наших братьев на Украине и в Грузии нам поступили деньги на продолжение священной войны против «кафиров», дабы мы могли приобретать оружие и патроны, в которых остро нуждаемся. Но вместе с деньгами для нас передано сообщение от неизвестного, но влиятельного человека, назвавшегося просто «Араб», где он говорит, что джихад ичкерийских моджахедов против неверных шакалов в России – дело, угодное Всевышнему. И потому он, ощущая общность с идущей войной и молящий еженощно Аллаха даровать нам победу, оказывает нам помощь. Вместе с тем, оказывая помощь, он надеется, что мы проявим силу и докажем делом перед Всевышним свою преданность в священной войне. «Араб» призывает совершать теракты в российских городах, нападать на военных, милицию, жаля и нанося смертельные удары, подрывать авторитет власти в глазах жителей России, принося раздор в их души и делая тем самым их уязвимыми для привлечения в ряды ислама, как истинной и единственно верной религии.

Довольный, Сулиман откинулся на спинку стула, наблюдая, как полевые командиры живо и с восхищением обсуждали новость.

– Вторая новость, ниспосланная Всевышним, – продолжил Гагкаев. – Сегодня в одном из наших селений мы взяли трёх русских «шакалов», что рыскали против нас.

Гробовое молчание.

– Сейчас они заперты посреди дерьма в моём хлеву, как и положено неверным, а на рассвете с первыми лучами солнца мы казним их праведным судом по законам Шариата.

За столом снова раздалось бурное гудение.

– Что скажешь, Амир? – неожиданно обратился к нему Сулиман.

Амир не сразу услышал вопрос Гагкаева, пребывая от принесённых новостей в легкой прострации.

– Амир! – повысив голос, ещё раз обратился Сулиман.

– Аллах велик и милосерден, Сулиман! На всё Его воля! – инстинктивно ответил Амир.

– Мудрый ответ, Амир, – сказал Гагкаев, – рассудительный, не брошенный сгоряча, как некоторыми.

Все поняли, что Сулиман имел в виду несдержанный нрав сына Ислама, которого хлопнул по плечу, говоря:

– Вот какого сына я всегда желал!

Чем подлил масла и в без того разгорающийся огонь ненависти Ислама к Амиру.

Ислам возненавидел Амира с самого первого дня появления в их доме. Он увидел в пришлом «родственнике» явную угрозу своим амбициозным планам. Амир разительно выделялся на фоне всех Гагкаевых выдержкой и трезвостью ума, чем импонировал Сулиману.

К тому же душу Ислама травило смутное сомнение, что Амир подозревал истинную его сущность: то, кем он являлся на самом деле. Маленькая оплошность, на которую ранее указала Макка, не ускользнула от проницательно наблюдавших за Амиром глаз Ислама. Маленькая оплошность: секундное пересечение взглядов Амира и Зули в первый вечер, когда за столом собралась вся семья Гагкаевых и приближенные полевые командиры. Пересечение взглядов, зародившее огонёк любви в одной душе и испепелившее ненавистью другую душу.

Взгляды Амира и Ислама на какую-то секунду пересеклись. И взгляд Ислама горел яростной злобой и презрением к родственнику.

* * *

Амир лёг рано, но потом ещё долго не мог уснуть, ворочаясь в постели. Мысли о схваченных русских солдатах никак не выходили из его головы, точнее не о самих пленных, а о должном состояться на рассвете шариатском суде в то время, когда Всевышний наиболее справедлив и милосерден.

Амир понимал, что всех троих ждала смерть, мучительная и долгая, ибо Сулиман сказал, что «шакалов» поймали, когда те вынюхивали в селе о воинах Аллаха. И помогла их схватить исключительная преданность Всевышнему жителей села.

За полгода пребывания в доме Сулимана Гагкаева Амир не раз являлся свидетелем беспощадной жестокости законов суда Шариата. Всё походило на публичную казнь, наподобие той, что устраивали в средние века инквизиторы над «ведьмами». Схожести с самосудом слуг Господа – инквизиторов «тёмной и мрачной эпохи» средневековья – придавало и то, что вину человека признавал не Аллах справедливой волей, а это было лишь мнение Сулимана, которое всегда выражалось в позиции «Виновен». А «признание вины» каралось смертью.

Амир встал с постели, натянул штаны и вышел во двор. Порыв прохладного спустившегося с самых вершин гор ветра обдал ночной свежестью.

– Баркалла, мой друг! – прошептал он, когда порыв ветра, оставив Амира, двинулся дальше.

Лёгкие облака, проплывавшие по небу, словно корабли по морю, периодически скрывали в легкой дымке нарастающий месяц, окружённый мириадами звёзд. Стоя на земле под великолепием, созданным Всевышним, Амир невольно ощущал себя незначительным, словно букашка, под ногами Аллаха.

«Бог или Аллах, – говорил он про себя, глядя в бесконечность ночного неба, – что мне делать?»

– Он тебе не поможет, – раздался женский голос за спиной.

Грубоватый голос женщины, прожившей немало лет и повидавшей в жизни ровное счётом число горестей и страданий.

Амир не обернулся.

– Нена? – спросил он.

За спиной Амира стояла «мама». Одетая в простое чёрное платье, жена Сулимана Гагкаева, Макка, стояла позади, чуть правее Амира.