По горячему следу

— Каждый из нас торгует собой всерьёз? — и, снова переходя на смыслянский:

— Если обмануть — наказание тебе. Жадный не любить я.

Сверкнуло лезвие ножа, в пальцах Шишагова осталась прядь седых волос.

— Убираться отсюда двое, зол я есть сильно.

И в сторону жилья:

— Ласка, собаки жира принеси!

Женщина шарахнулась в сторону и быстро пошла в сторону Нирмуна, волоча за собой сына, будто телка на верёвке.

"Меньше народа, больше кислорода. Но мне почему-то кажется, будь его воля — остался бы Бутюк".

* * *

— Не моё это дело, но зря ты работника отпустил. Если сам не знаешь, у меня совета спроси. Скользкая баба, и слухи про неё разные ходят. Не ведьма, а живёт без рода, и крепких парней на её дворе всяких видали. Обвела тебя карга вокруг пальца!

Крумкач расстроился, будто сам маху дал, так ему стало обидно за Романа.

— Чего улыбаешься? Хочешь, чтоб за дурачка тебя окрест почитали?

Роман подошёл ближе, взял разошедшегося пограничника за предплечье.

— Торопись не надо! Гнилое нутро слышу большого далека. Со двор прогнать мало. Надо урок дать, после чтоб не хотеть такой ко мне ходить два раза… второй раз?

Так, второй раза не ходить, да. Тебя помощь нужна. Я делать, ты смотри, потом чтобы округа все знать, как я делать. Хорошо?

И Шишагов показал Крумкачу зажатую в кулаке прядь седых волос.

Подбежала Ласка:

— Хозяин, нет нигде собачьего жира!

Рома рассмеялся:

— Свиного принеси, из жирника.

Когда Шишагов в сопровождении всех своих домочадцев пришёл к священному месту, там уже собрались все жители хутора, кроме сурового пастуха Ходима — тот нынче на шаг не отходит от уменьшившегося в несколько раз стада.

Савастей, строго насупив брови, сурово вопросил чужеземца, не чёрную ли волшбу тот собрался творить в таком месте? Шишагов, как сумел, объяснил — напротив, хочу солнечным светом и очищающим огнём развеивать нечистые помыслы. Получив благосклонный кивок жреца, приступил к представлению.

Взвейтесь кострами, синие ночи!

Мы — пионеры, дети рабочих!

Близится эра светлых годов,

Клич пионеров — Всегда будь готов!

Радостным шагом с песней весёлой

Мы выступаем за комсомолом!

Близится эра светлых годов,

Клич пионеров — Всегда будь готов!

Под задорный мотив пионерского гимна при помощи лучка и пары палок Рома добыл живой огонь, вырастил, подкормил, присел рядом на корточки. Протянул к пламени ладони — пригодилась шаманская наука. Зрители, на всякий случай стоящие поодаль, затаили дыхание, когда огонь начал ходить за руками иноземца — ластился, как щенок к хозяину. А Роман гладил пламя, держал на ладони, угощал вкусненьким — сухой щепочкой, кусочком берёсты. Потом Рудика подозвал. Взял у того, и воткнул в землю вокруг огня двумя кругами сперва ореховые прутья, потом дубовые ветки. Савастей снова кивнул одобрительно — дело знакомое, правильное. А Шишагов тем временем в маленький горшок всякую всячину клал — кусок лепёшки, масла коровьего малость, колбасный ломтик и рыбий хвост. Горшок поставил на огонь, затем встал и поманил Хвата. Старый пёс, до прихода чужеземца не признававший никого, кроме хозяина, подошёл и уткнулся башкой в Ромины колени, подставил уши для почёсывания. Роман приласкал пса, срезал клок шерсти из-под хвоста и отослал собаку. Зрители замерли — вот оно, начинается. А Роман, не надеясь на свой смыслянский, выдал заговор на языке родных осин. Не беда, что ничего не поймут, сами придумают, да пострашнее, чем в оригинале:

Волос мерзавки с собачьею шерстью

Смешаю и жиром намажу кабаньим,

Чтоб не смогла она ложью и лестью

Приблизиться к низменным целям своим.

Хитрость пускай завивается злая,

Хвост свой змеёй ядовитой кусая.

Пища, что в лживые канет уста

Силы лишится и будет для брюха пуста.

Пусть отвернётся от женщины этой удача,

Радость уйдёт, но останется место для плача.

Под этот незатейливый стишок Роман свил волосы с собачьей шерстью и смазал топлёным свиным жиром. Разбил стоящий на огне горшочек, а получившийся жгут сжёг в пламени, не выпуская из пальцев.

Зрители молчали, не отрывая глаз от рук Шишагова.

Остатки сгоревших волос Роман растёр в ладонях, и, зачерпнув из костра горячей золы, очистил ей руки, после чего показал окончательно замороченным зрителям чистые руки без следов ожогов и копоти.

"Как они смотрят! Я просто факир, однако. In the circus, with the rabbits".

Затем он погасил пламя руками, собрал горячие угли в черепки горшка, вынес на берег Нимруна, уложил на приготовленный Акчеем плотик и оттолкнул от берега поданным Рудиком копьём. Вода подхватила хлипкую конструкцию, вытащила на середину реки и понесла вниз по течению.

"Место Акчей выбрал правильно, умница".

Вместе со зрителями дождался, когда плотик скроется за изгибом берега, и ушёл домой, прихватив по дороге Крумкача — в отличие от наглой бабы, тот ещё не завтракал. Есть хотелось сильно, поэтому Шишагов не увидел, как за его спиной люди расхватали оставшиеся от "ритуала" прутья и ветки. Начавший первым Савастей сгрёб в охапку не меньше половины.

Прощаясь, Крумкач, улыбаясь от уха до уха, встряхнул Романа за плечо: