По грехам нашим. В лето 6732 (СИ)

Василько заверил, что данный вопрос он со своим дядей великим князем уладит. Расстроенный смертью своего близкого Глеба Всеславовича и еще одного верного человека — Войсила, князь с юношеской романтичной убежденностью решил, что сделает все, чтобы убедить великого князя Юрия в необходимости отмщения. Еще одной новостью стало и то, что сам епископ Симон, пока нет князя во Владимире, и Юрий занимается вопросами в Риге, благословил воинов на подвиг и прислал сотню ратников.

Получалось, что наше войско пополниться еще двумя сотнями воинов. Это не могло не радовать, так как, по словам Первака, марийцы уже готовы к выдвижению и собрали две с половиной тысячи достаточно опытных бойцов, а не юнцов с сердцем пылающим, но без опыта войны, как это было при набеге на Унжу и поместье.

Только после всех этих дел, Первак отправился к матери, которая уже, выздоравливая, вела активную деятельность по организации женского монастыря. Сын не стал отговаривать мать, особенно после того, как узнал, что именно мое вмешательство позволило Агафье Никитичне вернуться к жизни. И, наконец, сын Войсила соизволил и у меня погостить.

— Спаси Бог, Корней Владимирович. На земле мордвы сам Бог тя послал до нас. Будь братом мне, и я буду чтить тя аки брата, — разразился пафосом Первак сразу после того, как мы с Божаной чин по чину встретили его у крыльца с кубком сбитня. Вот только звучали слова эмоционально, и в них хотелось верить.

Для Первака стало новостью, что уже собирается действенная сила в поход, и предполагаемая партизанщина сменяется на полноценные боевые действия. Поэтому и пришлось сразу же начать обсуждение действий, так как другие темы на данный момент вообще не имели смысла, по крайней мере, у пылающего жаждой мести сына моего погибшего тестя. Вызвали всех, кто был рядом, и обязательно Филиппа, а Ермолай сам пришел и ничего не хотел слышать о том, что лишние эмоции только вредят здравому смыслу и, в целом, работе. Но и Первак, и Ермолай взяли в себя в руки и пытались критично смотреть, как на сам поход, так и его возможные последствия. Я категорически был против убийства женщин и детей, только тех воинов, кто сам выходит на бой. Военная стратегия может продиктовать необходимость разорения поместий, но, опять же, и дети, и женщины, как и сдавшиеся мужчины, могут пригодиться в хозяйстве.

Разработкой плана занимались долго — ночь сидели и непрестанно спорили. И, пока не отправили Ермолая спать уже достаточно в грубой форме, ничего не ладилось. Кум не уставал требовать разорения селений, разделения отрядов и полного уничтожения всех марийских племен, что попадутся на пути. Подобный план напрочь не годился. Сначало нужно было разбить большое войско марийцев, а уже после заниматься принуждением к миру. Именно принуждением. Нельзя, как я считал, поголовно уничтожать роды. И дело даже не в человечности, а в том, что на грани вымирания марийцы будут биться сильно и нанесут много вреда нам, в особенности, вдали от коммуникаций.

Однако, даже после удаления Ермолая, который пошел в выделенную ему горницу напиваться, споры не затихли. Сейчас предметом дебатов стали уже мои предложения. Я же хотел использовать артиллерию. Сделать классическую ловушку, как это получилось, к примеру, у литвинов в 1514 году под Оршей. Тогда им удалось ложным отступлением завлечь на подготовленные артиллерийские позиции московские войска и малыми силами разбить превосходящее войско. Приводил примеры и эпизоды обороны Юрьева, где похожий маневр почти удался. Вернее удался, но малая эффективность арбалетов не пойдет в сравнение с пушками. Объяснение же, как действует оружие, не принесло результата, поэтому с самого утра решили поехать на полигон и увидеть своими глазами новое оружие этого мира, пусть даже и придется потратить стратегический боеприпас.

Остались спать у нас в усадьбе, Ладе пришлось серьезно потрудиться, подготавливая спальные места, Филипп и Первак пошли спасть к Ермолаю в дом для гостей. Скорее всего, завтра эти трое будут болеть, так как Лада два раза ходила в погреб и на склад за выпивкой и закуской.

С первыми петухами поехали к Дарену. Нужно было успеть проинспектировать пушки до полудня, так как в это время назначены были учения, как поселенцев, так и воинской школы. Гаврила был также предупрежден и согласился стать частью военной игры.

Пушки, а их уже было две и одна даже на лафете произвели большое впечатление. Все, кроме Ермолая, крестились и косо смотрели в мою сторону. Только Ермолай ухмылялся, сейчас он напоминал маньяка, как их образ описывал кинематограф в XXI веке. После двух выстрелов, подготовленных уже двумя командами пушкарей, для присутствующих, ошеломленных мощью, задумка стала ясна. Тем более, что бревна, имитирующие людей, были расставлены на удалении в четыреста шагов и большей частью посечены.

Командиром расчетов стал именно тот Клык, как оказалось, и самый сообразительный в артиллерии, прям самородок. И ведь мог сгинуть, попадись он под горячую руку Дарена.