По Гвиане

— Целый франк за то, чтобы подрезать один волос? Не слишком ли дорого! — возмутился я.

— Такова наша обычная цена, месье, — невозмутимо отвечал парикмахер.

— При мне лишь крупные купюры, придется зайти в следующий раз, — схитрил я.

— Или этот цирюльник сумасшедший, или отъявленный жулик, — сказал я Балли, покинув парикмахерскую.

— Вовсе нет. Конечно, он угадал в вас иностранца и понял, что вы спрашиваете о цене за всю стрижку…

— Тем хуже, но, как бы то ни было, придется мне сохранить мою шевелюру до Гвианы.

4

О церкви, мимо которой мы проходили, о ее архитектурных достоинствах и декоративном убранстве ничего особенного сказать не могу. Но одна деталь все же поразила меня: направо от входа, на стене находилась большая плита из белого мрамора с выгравированными на ней золотыми буквами. Я не стал записывать этот текст, однако он произвел на нас весьма странное впечатление. Эпитафия посвящалась Фелиппо, однокашнику Наполеона по учебе в Бриенской военной школе, впоследствии защитнику Сен-Жан д’Акра, предателю, повернувшему оружие против своей родины[27].

Статуя Жозефины и в ста метрах от нее — могила Фелиппо, человека, судьба которого так тесно связана с именем Наполеона… и все это в далеком, заброшенном уголке земли! Какое необыкновенное совпадение!

В полдень мы возвратились на корабль, надеясь вечером снова совершить пешую прогулку.

Ночь была великолепной. Из-за холмов показалась луна, и под ее серебристым сиянием все окружающее приобрело таинственный романтический вид. Темнота была бы полной, если бы на земле не сверкали, словно огоньки на рождественской елке, светлячки. Морские испарения, смешиваясь с запахами тропических растений, придавали воздуху свежесть недавно прошедшего ливня. К этому следует добавить многозвучный хор, в котором угадывался стрекот цикад, шорох сверчков, неистово хлопающих надкрыльями, кваканье лягушек.

Ночной порт представлял собой просто фантастическое зрелище. Красавец «Лафайет» предстал перед нами в зареве огней, словно охваченный пожаром… Черными нитями повисли снасти, а огромные ярко-красные трубы казались железными колоннами, объятыми пламенем. Целая армия черных демонов без передышки бросалась в атаку на этого колосса, поставляя в его трюм сотни тысяч корзин угля.

Мы подошли поближе. Обычно все ночные работы производятся при электрическом освещении, но сегодня «свеча Яблочкова»[28] не работала и пришлось обратиться к старому испытанному способу: шесть высоких железных треножников с железными корзинами, начиненными раскаленным углем, служили торшерами, освещающими огромное помещение, где трудились черные наемники ночи. Корзины сверкали, словно пороховые бочки, над ними то и дело взвивались языки пламени, монотонные крики «ира» и «фла» сливались с барабанным боем, что возбуждало и подбадривало негров.

Это было поистине необычное и фантастическое зрелище.

Последняя ночь на борту «Лафайета». Капитан Элиар сообщил, что в Гвиану нас доставит не «Венесуэла», как предполагалось ранее, а «Сальвадор», принадлежащий той же компании, что для нас, собственно, не играло никакой роли.

На следующее утро оба корабля сошлись борт к борту. Перевалка грузов через широко открытые люки производилась быстро и организованно. Слышался лишь скрежет лебедок, сопровождаемый свистками и командами.

Другую часть груза представляли пассажиры, и она требовала, естественно, иного обращения, но, по странному стечению обстоятельств, об этом-то как раз и забыли.

Как уже было сказано, оба корабля подошли друг к другу настолько близко, что почти соприкасались бортами, но специальные отверстия на задней палубе оказались закрытыми, а трапы не перебросили, так что пассажирам приходилось взбираться на борт по вантам[29], рискуя схватиться рукой за движущуюся снасть, и, преодолев расстояние в один метр, разделяющее бортовые сетки обоих судов, опуститься на палубу другого корабля. Затем пассажирам предстояло увернуться от не загруженных в трюм тяжелых бочонков, постараться не поскользнуться на куче пустых ящиков, добраться, наконец — после утомительного путешествия длиной в двадцать метров, совершенно разбитым от усталости, исцарапанным, в синяках и порезах, перепачканным машинным маслом, — до кормы «Сальвадора», где ожидал новый чиновник морского ведомства.

Это, скажете вы, слишком преувеличено. Невозможно так бесцеремонно обращаться с пассажирами, которые являются, вообще-то, основой процветания компании.

На этот справедливый упрек можно дать следующее объяснение: выполнение самых разнообразных обязанностей персоналом, численность которого явно недостаточна, привело к тому, что пассажирам приходится в ситуациях, подобных только что описанной, выпутываться из затруднительного положения самостоятельно.

Что мы и сделали. Заняв каюту, каждый пассажир вновь должен был пройти тот же путь, преодолевая новые трудности…