По Японии

Но жизнь японского учителя на виду не только у ученика. Возвращаясь как-то из очередной поездки, мы остановились у маленькой деревушки, поджидая спускающуюся с горы встречную машину. У обочины дороги стояли два крестьянина и о чем-то спорили, энергично жестикулируя. Не успели мы понять, в чем предает спора, как один из спорщиков уверенно заявил:

— Пошли к учителю, он разберется, — и оба решительно зашагали к деревне.

Эта сценка весьма обычна для японской деревни. В Японии, как и во многих странах Востока, до сих пор существует своеобразный культ учителя — к нему идут с разными делами и вопросами, для множества семей он признанный друг и советчик.

И деревне, и городу так нужен этот постоянный огонек свободомыслия и мужества, неброское, но стойкое пламя которого притягивает не только молодежь, но оказывает влияние и на многомиллионные массы родителей.

Однако для деревенских боссов, помещиков и зажиточных крестьян, рассчитывающих подольше сохранить свое влияние в деревне, так же как для хозяев капиталистических предприятий в городе, фигура прогрессивного, энергичного учителя очень опасна. Именно поэтому репрессии обрушились на учителей.

Раньше учебные программы хотя и составлялись на основе инструкций министерства просвещения, но решающее слово в их разработке принадлежало советам по образованию — выборным органам в каждом городе и префектуре.

В 1957 году началась замена членов этих, как правило, демократичных органов назначаемыми министерством представителями. Система назначения прежде всего привела к тому, что министерство просвещения получило возможность утвердить угодные ему кандидатуры. Состав советов незамедлительно изменился, в нем большую роль стали играть люди с реакционными взглядами.

Одним из способов воздействия правительства на боевой профсоюз учителей было введение системы аттестации. Советы по образованию разработали квалификационные правила, по которым все учителя делились на пять групп — очень хорошие, хорошие, обычные, слабые и очень слабые.

Успехи преподавателя в его педагогической работе и его личные качества рассматривались в соответствии с квалификационной таблицей из 150–170 вопросов. Вопросы самые разные — выполняет ли данный учитель правила преподавательской работы в школе? Дает ли ученикам достаточные знания? Точно ли соблюдает распоряжения школьной администрации? Дисциплинирован ли, аккуратен, вежлив, честен, порядочен? Содержит ли в порядке свои вещи, одежду, скромен ли в личной жизни?

Каждый из вопросов давал простор произволу членов советов по образованию. По их заключению преподавателя могли перевести из города в деревню, снизить заработную плату и даже уволить. Система аттестации превращала советы во всесильные организации контроля, з карающую инстанцию для профсоюзных активистов, для так называемых левых учителей. Расчет реакции был прост — запугивая репрессиями, подорвать волю учителей к борьбе, резко изменить общее направление в — системе образования.

Введение аттестации вело к полному уничтожению демократической системы просвещения, насаждению в школе махровой реакции. Борьба за идеологическую обработку молодежи приняла совершенно открытые формы. В школу вновь стали проникать идеи реваншизма, воинственного духа самурайства, духа, требующего возрождения японской армии и пересмотра препятствующей этому конституции. Изменялись учебные программы, курсы истории, на страницах школьных учебников вновь стала оживать изгнанная с них фигура императора как живого символа «Великой Японии», представителя «вечной и непрерывной» династии, объединяющего японский народ для «великой миссии», о которой пока говорилось глухо, скороговоркой.

За десятилетия, прошедшие после окончания второй мировой войны, японцы привыкли к тому, что в журналах и газетах появляются фотографии императора Хирохито, императрицы Нагако, их детей, широко освещается их частная жизнь, где они выглядят вполне обычными людьми с человеческими достоинствами и недостатками. Вырастало новое поколение, которое смотрело на императора совсем иначе, чем отцы, падавшие ниц и ползавшие на коленях перед императорским дворцом. Да и сам Хирохито и его семья в последние годы совсем не чуждались «паблисити». Журналы пестрели статьями о меблировке императорских апартаментов, о свадьбе наследного принца Акихито, нарушившего традиции императорского дома, женившись на женщине «некоролевской крови» — дочери мукомольного магната.

Когда у Акихито родился сын, он и жена делились с читателями толстых журналов своими мыслями о том, как они хотят воспитывать мальчика, отвергнув старую систему уединенного воспитания наследника. Они хотели воспитывать его сами, и журналы помещали фотографии невестки Хирохито, играющей со своим сыном на лужайке перед особняком около Парламентской библиотеки.