Экскурсия пошла дальше, я же решила спуститься вниз, туда, где тонны воды бьются с неимоверной силой о скалы. Спустилась по маленькой лестнице и смотрела на это чудо природы, как заворожённая. Брызг было тут ещё больше, так что, я почти вся промокла. Но несмотря на мокрую одежду, уходить не хотелось — жара, высохну быстро.
Туристы фоткали водопад и делали на его фоне селфи. Я тоже сделала несколько снимков. Смешной гривастый львёнок получился на фото из меня, львёнок на фоне тумана брызг от водопада.
Чегем! Ты прекрасен!
А спущусь-ка я по той тропинке вниз горы, полюбуюсь окружающим ландшафтом.
Чем ниже я спускалась, тем большую красоту видела. Ох, уж эти горные цветочки — синие и жёлтые, розовые и фиолетовые. На них, жужжа, садятся лохматые шмели и разноцветные бабочки собирают с них сладкий нектар.
Где-то над головой заливаются птицы, сливаясь в многоголосный хор, руководимый невидимым оркестрмейстером.
Не знаю, сколько прошло времени, но я ощутила, что пора бы мне вернутья в автобус к своей экскурсии. Начала подниматься по тропинкам, но, видимо, тропинка оказалась не та, потому что повела она меня ещё дальше вглубь горных зарослей. Тут я поняла, что заблудилась и мне стало не по себе — надо искать выход.
Чувствую, что начинаются панические атаки — меня кидало, то в жар, то в холод, дыхание становилось всё чаще. Я села на ближайший пенёк, так как не могла пошевелить ногами и руками. Конечности меня не слушались, и это пугало! Во рту пересохло, холодный липкий пот покрыл моё лицо и ладони. О, ужас! Что мне делать?
Понемногу сообразив, что если я не буду искать дорогу, то точно опоздаю на автобус, я с усилием воли поднялась и направилась по другой, противоположной первой тропинке. Раз она ведёт вверх, значит я попаду куда надо — к водопадам. Но чем выше я поднималась, тем тише звучал шум водопада.
Я уже ощутила лёгкую усталость и одышку, но не могла даже предположить, к чему приведёт моё недомогание.
По факту, я поднималась всё выше и выше, и тут уже к моим паническим атакам прибавилась горная болезнь.
Начала кружиться и болеть голова, к горлу подкатила тошнота, пульс участился.
Я почувствовала онемение во всём теле, перед глазами надвигалась серая пелена, которая постепенно приобретала черты чёрной воронки. Перед тем, как меня засосало в эту воронку, я уловила колокольный звон, ударивший по ушам резким аккордом. Я отключилась.
Глава 20. Кто я?
Я потеряла сознание, и один бог знает, сколько времени пролежало моё несчастное расслабленное тело в зарослях кавказских гор.
Открываю глаза и вижу, что нахожусь в маленькой комнате, на деревянной узкой кровати. Я повернула голову, чтобы оглядеться по сторонам.
Обстановка была более, чем скромной и скорее напоминала какую-то лачугу.
Стены комнаты, похоже, были сложены из больших кусков камня, или же, вообще, выточены прямо в скале гор.
По периметру стен приколочены узкие скамьи из необработанных досок. Ближе к небольшому старому круглому оконцу стоял крепкий стол, покрытый цветастой скатертью из клеёнки.
В правом углу такого странного жилья, как трон, возвышалось старинное лакированное кресло, покрытое стрижеными шкурами молодых баранов — цигейкой.
К слову, шкуры коз и овец украшали собой всё незамысловатое пространство комнаты: они лежали на стульях, скамьях, на полу. И даже в той постели, в которой я лежала, вместо одеяла использовалась чёрно-белая шкура козы.
Запах сушёных трав перемешивался с мускусным козлиным, от которого у меня возникали позывы тошноты.
Я попробовала пошевелить конечностями — они затекли от долгого лежания.
Деревянная дверь скрипнула, и в комнату зашёл стройный пожилой мужчина в папахе.
Одет он был необычно — серые старые брюки, чёрная рубашка с закатанными рукавами, жилет из бараньей шкуры до колен. На поясе свисала кобура с патронами, говорившая о наличии у мужчины огнестрельного оружия.
На ногах обуты кирзовые сапоги с лёгким налётом пыли и потрескавшимися носами от длительного использования.
Мужчина снял папаху и положил её на стол, обнажив коротко стриженную седую голову, подошёл ко мне и наклонился так, что я могла разглядеть его лицо, покрытое морщинами, особенно в уголках глаз. Наверное, ему приходилось много морщиться, спасая свои чёрные, как вороново крыло, глаза от яркого солнца.
Седая, чисто белая густая борода выделялась на фоне его загорелого лица.
— МашАллах! Ты жива! — крикнул он грубым голосом с сильным кавказским акцентом, возводя руки в небо. — Я нашёл тебя в горах, когда пошёл собирать своих овец с пастбища. Уже стемнело, и я мог не заметить тебя. Но я поднял тебя, положил на плечо и принёс в свой дом. Я думал ты мертва! Слава Аллаху! Ты жива! — и он поднял вверх указательный палец. Как тебя зовут, девочка?
Я задумалась над этим простым, казалось бы, вопросом, что было подозрительно. Мой мозг начал усиленно работать, вспоминая своё имя, и оказалось, что я не помню ничего до того момента, как упала в обморок.
Господи! Как же это? Как меня зовут? Кто я? Как я здесь очутилась? Слишком много вопросов, на которые у меня нет ответа!