Ганди остался верен своему обещанию. В Претории он организует Союз индийцев и развертывает его борьбу против угнетения индийского населения. Этой деятельности Ганди посвятил 20 лет своей жизни. Он подвергается нападениям, избиениям и тюремным заключениям, снова и снова пытается найти какое-то иногда компромиссное, решение своих вопросов, найти контакт с властями, с англичанами, которые тем временем еще более усиливают дискриминацию индийцев. И тогда Ганди выступает с идеей «сатьяграхи (санскр. — «упорство в истине») — ненасильственного неповиновения английским властям. Отныне этот лозунг становится оружием массового сопротивления индийцев, а фигура Ганди приобретает огромный авторитет у миллионов индийцев. Она обрастает чертами легендарного героя, святого подвижника, гуру-учителя.
«Нарушайте законы и давайте себя арестовывать, — говорит он, — нельзя же посадить в тюрьму миллионы людей, целую нацию». Он организует пеший поход индийцев из Наталя в Трансвааль. Его сажают в тюрьму, но все же отменяют и подушную подать, и запрет проживания индийцев вне зон ограничения.
Ганди вырабатывает тактику организованного действия масс как средства давления на колонизаторов, восприняв толстовское учение о ненасильственных методах борьбы. В его бомбейском доме мы видели многие философские книги, а также портреты Л. Н. Толстого.
В 1914 г. Ганди возвращается в Индию и приступает к организации в Ахмадабаде центра по распространению идей сатьяграхи.
Постепенно Ганди все более становится на путь аскетизма и фатализма. Его идейным руководством становятся «Бхагаватгита», Коран и Библия. Еще в 1906 г. в возрасте 37 лет он дает обет «брахмачарии» — отказа от всех мирских удовольствий, от супружеской жизни, от «тщеславия, гнева и хорошей пищи», во имя сохранения физических и духовных сил для целей борьбы за общее благо. Он установил для себя и своих сподвижников «день молчания» по понедельникам, объясняясь в этот день с окружающими только письменно. Это позволяло ему общаться только со своим духом и совестью. Он проповедовал отрицание современной цивилизации, обвиняя ее во всех бедах Индии, выступал за ликвидацию кастовых привилегий и в защиту неприкасаемых, назвав их «хариджанами» — «детьми бога». Вопреки обычаю, Ганди объявляет приемной дочерью девочку из касты париев, и миллионы хариджан примыкают к его движению. Ганди провозглашает классовый, кастовый и религиозный мир.
В последующие бурные годы и десятилетия нашего века Ганди организует кампании за индианизирование, выдвигая в качестве общеиндийского идеала крестьянина-общинника. Так проводилась кампания самообеспечения индийцев домотканой пряжей — кхадером на сельских кустарных прялках — чаркхах. Ганди призывал богатых отдать свое имущество в пользу бедных, но всякий раз становился на сторону князей и помещиков, если крестьяне восставали или отказывались платить подати или аренду. Все эти и многие другие противоречия в его поведении, его предрассудки и ограниченность, присущая ему как буржуазному политику, боявшемуся революционных выступлений масс, подчеркивал в своих книгах и, в частности, в своей «Автобиографии», в главе, названной «Парадоксы», Джавахарлал Неру [27], одновременно отмечая огромные заслуга Махатмы Ганди в том, что он разбудил самосознание миллионов индийцев, вселив в них ненависть к империализму и колониальным законам, пробудив в своем народе чувства патриотизма и национального достоинства. Ганди никогда не призывал народ к захвату политической власти, а лишь мобилизовывал его на проведение кампаний неповиновения, чтобы склонить английскую администрацию к разного рода уступкам. Так, в момент кризисной ситуации 1930 г. он пишет вице-королю Индии Ирвину: «Моя цель заключается в том, чтобы направить движение ненасилия как против насилия организованной силы британского господства, так и против неорганизованной силы растущей партии насилия… [11, с. 371]. Это означало — вести борьбу и против британского господства, и против революционного пролетарского движения. Такая позиция разжигала аппетиты и страсти буржуазной верхушки, которая жадно рвалась к власти и к обладанию всеми богатствами.
Поэтому, естественно, буржуазия, организуя свои национальные блоки и партии, разжигала национально-религиозную рознь и вражду, которая достигла своего высшего напряжения в августе 1947 г., когда и произошел раздел страны на мусульманский Пакистан и индуистскую Индию. То, чего более всего опасался Ганди, совершилось. Его политическая жизнь была окончена, и он лишь по инерции продолжал появляться там, где индомусульманская резня достигала ужасающих размеров.