По ходу пьесы

К этому выводу меня склоняет и другое. Как могло случиться, что оперативная группа, состоявшая, по словам капитана Лапинского, из самых лучших специалистов, не обнаружила при обыске примитивного, в сущности, тайника? Преступники часто прячут разные предметы за картинами, выключателями, карнизами, подвешивают их к мебели — эти уловки стары как мир. Немыслимо, чтобы «лучшие специалисты» о них не слыхали. Искавшие были убеждены, что я убийца, что именно я спрятал пистолет. Сперва они шли по моим следам. Они, конечно, знали, что во время спектакля и до его начала помреж крутится за кулисами и там следует искать особенно тщательно. Осмеливаюсь думать, что производившие обыск дольше всего рыскали главным образом по сцене и за кулисами, осмотрев все декорации, верхний ярус и задник. Неужели они не осматривали столика, на котором лежал подмененный пистолет?

Утверждать это — значит оскорбить нашу доблестную милицию и подвергнуть сомнению ее квалификацию. Я считаю, что столик наверняка был тщательно осмотрен, а пистолет оказался на гвозде уже после обыска.

Констатация этого факта доказала бы мою полную непричастность к преступлению и стремление истинного убийцы сфабриковать против меня как можно больше улик. Когда завершится следствие, будет составлен обвинительный акт и вынесен приговор, все кончится и убийца почувствует себя в безопасности. Как только преступник узнал, что милиция ищет второй пистолет, пистолет должен был найтись. Именно в таком месте, где спрятать его мог только я.

Мои рассуждения просты и логичны. Эту версию должен был принять во внимание и офицер, ведущий следствие. Однако ему не хватило объективности и умения широко взглянуть на вещи. Перед ним был лишь преступник, которого надо подавить новыми уликами и вырвать признание. Этого капитан Лапинский никогда не добьется, потому что Зарембу я не убивал. Я невиновен и ни за что не признаюсь в приписанном мне преступлении. Неустанно это повторяю и буду повторять.

Прошу Вас, пан прокурор, допросить милиционеров, обыскивавших здание театра. В первую очередь прошу выяснить, осматривали ли они помещение рядом со сценой, которое в театре называют кулисой. В этой кулисе стоит стул машиниста сцены и столик для реквизита. Трудно предположить, что они не заметили этого столика. Прошу также выяснить, насколько внимательно они его осматривали, отодвигали ли от стены, проверяли ли, не спрятано ли что-нибудь под крышкой.

Невозможно допустить, чтобы сотрудники, производившие обыск, этого не сделали и не заметили подвешенного к столику пистолета.

В деле об убийстве Мариана Зарембы, основанном покамест на одних лишь предположениях, каждое доказательство должно рассматриваться с двух сторон: подтверждает ли оно вину подозреваемого или же говорит в его пользу. Обнаружение второго пистолета — это классический пример двойственности доказательства. Оно подтверждает мою вину, если будет доказано, что именно я повесил оружие на гвоздь. Но если пистолет не появился там сразу после убийства (мне неизвестно, проводился ли обыск наутро после убийства или спустя несколько дней), это докажет мою полную невиновность и снимет всякое подозрение в убийстве. Думаю, я вправе настаивать, чтобы офицер милиции именно так вел следствие».

Ежи Павельский закончил письмо, поставил подпись и в тот же день попросил надзирателя переслать прокурору Ришарду Ясёле свое послание.

Назавтра мелко исписанные листки бумаги лежали на столе прокурора. Ясёла внимательно прочитал их и снял телефонную трубку.

— Капитан Лапинский? — спросил он. — Прошу зайти ко мне. Когда сможете? Через час? Хорошо, буду ждать.

— Вот письмо, для вас небезынтересное, — приветствовал прокурор следователя. — Кажется, Павельский отыгрался за вчерашнее. Вам первый раз удалось вывести его из равновесия, а он с лихвой расплатился. Сочинение его удовольствия вам не доставит. Дело не в колкостях по адресу милиции: всякий арестованный ее недолюбливает. Помреж приводит и аргументы, не без оснований отмечая некоторые, мягко выражаясь, погрешности следствия.

Капитан Лапинский пробежал письмо и криво улыбнулся:

— Это действительно реванш. Я же говорил, что он на редкость ловок. Мало того, что выкрутился, но еще и не признался, будучи приперт к стене. Выступил с длиннющим перечнем обвинений.

— Между нами, капитан, он прав. Вы должны были все это проверить перед встречей с арестованным.