По ходу пьесы

— Теперь понимаю, — сказал он то ли надзирателю, то ли самому себе, — Висняк сразу же после того, как упал с лестницы, доковылял до столика с реквизитом и сел рядом. Он стонал от боли, просил вызвать «неотложку», принести из аптечки бинт, дать стакан воды. Все разбежались, стремясь ему помочь. Я — к телефону, звонить в «Скорую помощь», машинист — за водой, актеры, которые там были, — к висевшей возле гримерных аптечке. Висняк остался один и в этот-то момент подменил пистолет. Неужели это он? Вот уж не ожидал! Действительно, тень убила хозяина.

— Э, разве так бывает? — возразил надзиратель. — Тень — это тень, и больше ничего.

— Только не в театре. Бывают, видно, тени, которые убивают. Во всякой легенде есть частичка правды. Что же с ним теперь будет?

— А что может быть? Если психиатры найдут — а обследовать обязательно будут, — что он здоров, то… — с этими словами надзиратель сделал красноречивый жест, указав на шею, — каюк.

— Ужасно, — прошептал Павельский.

— А если б его не поймали, вас бы это ожидало. Как пить дать.

— Брр… — вздрогнул узник.

— Плохи были ваши дела. Кое-что мы знаем про своих «клиентов». Не один тут сидел. Даже в этой же камере. Не вам его жалеть. Пока вы ждали суда и приговора — известное дело, вам дали бы высшую меру, — он спокойно гулял по Варшаве, развлекался и считал, что все в порядке.

— Неизвестно, что он при этом пережил.

— Пережил? Ничего он не переживал. Доволен был, сволочь, что вместо него другой будет на веревке болтаться. Ведь специально так устроил, чтоб никто не догадался, что он патрон подменил, и чтоб вас заподозрили в убийстве.

— Я не признавался в убийстве Зарембы, потому что, как вы теперь знаете, не я его убил. Но никогда б не подумал, что это сделал Зигмунт. Я думал, хотели убить Висняка, а Зарембу застрелили случайно.

— Скажите спасибо милиции, что сумела все выяснить. Тому капитану, чья фамилия названа в газете.

— Это капитан Витольд Лапинский. Теперь я понимаю, почему на последнем допросе у прокурора он заявил, что я говорю глупости. Следователь уже тогда знал или догадывался, кто настоящий убийца. А я-то думал, что он непременно хочет отправить меня на виселицу.

— Известное дело, кто сидит под арестом, тому кажется, что весь мир против него. Даже на нас, тюремных надзирателей, искоса глядят. А что мы? Следим, чтоб в тюрьме был порядок и чистота. Есть правила, а остальное не наше дело. Но разве ж люди понимают?

Надзиратель продолжал бы монолог насчет тягот службы, которую он несет в отделении, но вовремя вспомнил, что пришел сюда не для разговора. Только теперь заметил, что вещи валяются на полу, а Павельский застыл как остолбенелый и не понимает, что с ним происходит.

— Что вы делаете? — строгим тоном произнес надзиратель. — Когда наконец соберете свои манатки?

— Собираю, пан надзиратель. — Павельский наклонился и принялся укладывать свое скромное имущество.

— Поторопитесь. Тут всякий, как услышит «на свободу», так улепетывает, словно боится, что прокурор передумает. А вы стоите столбом. И все из рук валится.

Павельский неумело собирал вещи.

— Ну, пошли побыстрее. — Надзиратель и вправду заволновался. — За воротами жена ждет.

— Баська? Пришла? — Вещи снова посыпались на пол.

— Что за человек! Опять все из рук валится. Больше не трогайте. Сам соберу, а то и через десять лет из этого здания не выйдете. — Надзиратель наклонился и быстро, привычными движениями связал в узелок имущество арестанта.

Минуту спустя Павельский в последний раз услышал скрежет закрывающейся двери на этот раз уже пустой камеры. Надзиратель проводил его до решетки перед лестничной клеткой и открыл небольшую дверцу.

— Будьте здоровы, — сказал он, протягивая руку.

— До свидания, пан надзиратель. Спасибо за все. Простите, если что не так.

— Э, что там, — махнул рукой охранник. — С вами никакого беспокойства не было. Камера всегда подметена, чисто. Никакого шума. Но, выходя из тюрьмы, говорят не «до свидания», а «прощайте».

— Ну так прощайте.

— Прощайте. Может, за воротами как-нибудь встретимся.

— Обязательно, зайдем тогда пивка выпить, а то и по рюмочке пропустим.

— Пропустим… — пообещал надзиратель. — Еще смеяться будете, вспоминая, как сидели у нас. Прощайте.

Другой охранник проводил заключенного в канцелярию, где быстро уладили последние формальности.

Через несколько минут бывший узник камеры номер 38 Ежи Павельский шел к воротам тюрьмы. На его лице отражались то радость, то неуверенность и даже страх. За воротами его ждал самый близкий человек и ждала новая жизнь.

Какой она будет, эта женщина? Каким окажется будущее?

Охранник у ворот был предупрежден и при виде приближавшегося человека отворил железную дверцу.

О детективных романах Ежи Эдигея