По холодным следам

Прежде чем вонючая лужа достигла ее, она вскочила на ноги, не понимая, как ей это удалось: она словно собрала себя по кирпичикам, голову водрузила на туловище, а туловище — на ноги. И вот она уже стоит, возвышаясь над Шарлоттой, похожей на сломанную куклу, и сгорбленной фигурой Джона Дэвида, стонущего в углу. Он сплюнул, снова застонал и охнул, тяжело дыша. Внезапно ее накрыла волна головокружения, зрение затуманилось красным маревом, испещренным плавающими сине-черными точками и грозящим подняться и заполнить ее, как дым. Она выставила босую ногу, чтобы удержать равновесие, и шорох заставил растерявшегося Джона Дэвида крутануться на коленях, одна его рука все еще лежала на рукояти топора, а нога уже оперлась на пол, помогая встать. Но когда он поднял другую ногу, каблук ботинка угодил в змеящийся след рвоты; нога вывернулась, как у русского танцора, и Джон Дэвид тяжело приземлился на руку, все еще державшую топор, да так сильно, что его крупное тело зажало пальцы между рукояткой топора и полом, и он взвыл от боли.

Она стояла, держа лезвие бритвы перед собой, но, когда Джон Дэвид пополз к ней по скользкому от крови и рвоты полу, вскрикнула и ринулась вверх по узкой лестнице — не совсем на четвереньках, потому что все еще сжимала бритву в левой руке, но почти, используя руки, как в то далекое время, когда она ползала на четвереньках, держа нечто более безобидное и приятное, чем лезвие бритвы, хотя та была бесполезна против равнодушной жестокости топора. Ее колени, все ее тело были скользкими от крови.

— Эсфирь! Эсфирь! — кричал он сзади и снизу, но насколько далеко? — Эсфирь, вернись! Я не причиню тебе вреда!

Она была уже на середине лестницы, а он — еще в самом низу. Она сверху посмотрела на него, такого маленького и незначительного, и увидела, что на макушке у него начинает появляться лысина. Раньше она ни разу не смотрела на него сверху.

— Эсфирь! — снова закричал он, но рука его все еще сжимала топор, который он теперь поднял на уровень головы. Голос стал вкрадчивым. — Я не хотел сделать тебе больно, Эсфирь. Шарлотта была плохая. Я только вырубил тебя, чтобы ты не видела.

— Меня зовут не Эсфирь! — крикнула она, но крик прозвучал как шепот.

— Нет, — согласился он.

Это ее потрясло.

— Ты — Руфь, ибо ты многое пережила.

Она замерла.

— Руфь, — сказал он, — ты прошла испытание. Принесла кровавую жертву. — Его голос утратил исступленность и стал успокаивающим, медовым. — Ты поступила правильно, Руфь. Она пыталась убежать, но ты остановила ее. Теперь мы снова можем быть счастливой семьей, только ты и я. Ты звала на помощь. Она пыталась одолеть тебя, и ты позвала на помощь. И вот я пришел.

Хотя у нее сильно кружилась голова, она знала, что все происходило не так.

Она тряхнула головой, чтобы избавиться от наваждения.

— Меня зовут Джули.

Имя — единственное, что у нее осталось, но оно заставило его руки крепче сжать рукоять топора. Она развернулась и с удвоенной силой стала взбираться по лестнице. Однако ноги у него были длиннее, чем у нее, и он нагнал ее в тот момент, когда она уже почти выбралась наружу. Джон Дэвид протянул руку, чтобы схватить ее, но зацепился рукояткой топора о ступеньки. Вырвавшись из подвала, она очутилась в кухне, он вылез следом за ней. Когда Джон Дэвид появился в дверном проеме, Джули уже обогнула кухонный стол, но уперлась в стену. Он остановился, перекидывая топор из одной руки в другую, как будто наслаждаясь ощущением его веса.

— Не заставляй меня убивать тебя, Эсфирь.

— Я думала, теперь меня зовут Руфь. — Она старалась говорить громко и твердо.

— Да какая разница! — взвизгнул он. — Не заставляй меня убивать тебя, потому что я сделаю это, если придется, хотя Бог не хочет твоей смерти.

— Дерьмо твой Бог, — бросила Джули.

— Бог — это любовь, а вот ты — дерьмо, — возразил он. — Никогда не забывай об этом!

Он ударил топором в середину стола, и столешница треснула по центру, лезвие застряло в ней. Она со всей силы толкнула стол, и этого оказалось достаточно, чтобы Джон Дэвид упал на задницу. Топор все еще торчал в столешнице, и она почти смеялась над тем, как нелепо Джон Дэвид копошится на полу. Он полз за ней, стараясь ухватить за ноги, отшвырнул брошенный ею стул, но она уже была у двери.

Джули успела поставить одну ногу на бетонную ступеньку крыльца, но Джон Дэвид схватил край простыни, в которую она завернулась. Она попыталась захлопнуть за собой внутреннюю дверь с противомоскитной сеткой. Но он придержал створку, и тогда Джули навалилась на нее всем телом. Его рука на мгновение ослабла, однако затем пальцы схватили ее за плечо и крепко сжали.

— Попалась, — выдохнул он, и его горячее дыхание обдало жаром ее щеку через сетку. — Попалась!

Джон Дэвид наклонился, и Джули почувствовала сквозь сетку его тело, такое мягкое и знакомое. Самое время вспомнить, как он лежал на ней, самое время вспомнить те кошмарные «причастия», вспомнить его власть над ней — вот сейчас, когда свобода почти рядом, но по-прежнему недостижима.

— Это ты во всем виновата, — выдохнул он сквозь сетку. — Ты не Руфь. Ты не Эсфирь. Ты ничто.