По кличке «Боксер»: Хроника времен культа личности

– Примечательное я узнал позже, когда разговорился со старшиной. Назвал он себя Саловым. Рассказал, что всю оккупацию провел в Алупке: фотоателье открыл. И когда мы с вами с фашистом бились, он благополучно копил денежки да жрал немецкие колбасы. Я его спрашиваю: «Почему не в армии, война-то идет еще?» Он в ответ: «Возраст вышел. Да и болезни мучают». Нет, не зря мне тогда его фотоаппарат не понравился. Подозрительный тип…

«Тип» явно заинтересовал Сатова. Он переспросил Горелова:

– Значит, говоришь, Салов?..

Бывший партизан кивнул.

Когда Горелов ушел, подполковник достал спрятанную при появлении неожиданного посетителя бумажку и жирно вписал в нее: «Салов – владелец частного фотоателье при немцах».

В тот же день в квартире бывшего старшины был произведен обыск, естественно, без санкции прокурора. А вечером он сам предстал пред очи Сатова. Правда, перед этим все тот же услужливый лейтенант принес начальнику аккуратно перевязанный пакет.

– Здесь ровно тридцать пять тысяч. – Сказал и бесшумно исчез.

Сумму, изъятую у фотографа, Сатов спрятал в сейф. И вовремя: конвой привел арестованного Салона. Худой, жилистый, в бумазейной рубашке с короткими рукавами, полотняных тапочках и тюбетейке. Углы рта опущены вниз, щеки висят, веки набухли, вот-вот брызнут слезы… Напуган был фотограф визитом оперативных работников и потрясен. Сатов чутко уловил его состояние и сразу же пошел в атаку:

– Немцам служил, подлец?

– Никак нет, товарищ подполковник.

– Какой ты мне товарищ…

– Простите. Гражданин подполковник. Так вроде принято величать у вас?

– Для таких, как ты, гражданин.

– Слушаюсь. Не служил я фашистам. Просто имел фотоателье. Зарабатывал на пропитание.

– А как и когда в Ялте оказался?

Салов поведал свою историю. И о том, как был призван в армию в Одессе, как пережил оборону города, как затем отступал в Крым вместе с нашими войсками. Рассказал об известном уже Сатову эпизоде в горах Ялты,

– И что же произошло после того, как ты на машине уехал от партизан?

– Да ничего особенного, части своей мы не нашли, подожгли машину, сбросили ее в пропасть и разбрелись кто куда. Я в Ялту подался, затем в Алупке осел.

– И как жилось в Алупке при оккупантах?

– Так ведь, помимо немцев, наших здесь много оставалось. Жили люди. Женились, рожали детей, хоронили по-христиански. И всегда снимок на память требовался. Так что не бедствовал…

Сатов взорвался:

– Не бедствовал, сволочь! Люди на фронте кровь проливали, Родину от врага защищали. А он кошелек набивал. Небось, серебром за иудство свое брал?..

Бьющийся мелкой дрожью, как в лихорадке, фотограф робко возразил:

– Да нет, больше нашими советскими госзнаками…

– И немцы тебе платили советскими?

– Нет. Они марками давали…

– За предательство-то, за лакейскую службу?

– Не служил я немцам…

– А это что?.. – Сатов сунул под нос насмерть перепуганному Салову негатив, изъятый при обыске. Фотограф с ужасом увидел, что на нем изображен немецкий офицер в форме СД. – Со службой безопасности был связан, подлец. От этого не откупишься…

Арестованный понял: это конец. Как докажешь, что фашист случайно зашел в ателье и заставил мастера сделать на память фото на фоне Ай-Петри.

Подполковник нажал кнопку вызова. Лейтенант тотчас появился в дверях…

– Убрать предателя! Передай Егорову, пусть начинает дело. И энергично, чтобы через десять дней передать подлеца в трибунал…

Когда Салова увели, подполковник подошел к сейфу, достал пакет и пересчитал ассигнации – лейтенант назвал сумму точно.

3.

Высокий, стройный мужчина в синем милицейском кителе, галифе с красным кантом, в тщательно вычищенных сапогах стоял, опершись на парапет, спиной к играющему волной морю. Он провел взглядом по изумрудному амфитеатру, раскинувшемуся по склонам гор от мыса Ай-Тодор до мыса Никитский, и глубоко вздохнул. Красотища-то какая! А воздух! Настоенный на сосновой смоле, цветах магнолии, листьях благородного лавра, он вливал бодрость, веселил кровь. Человек опустил веки. Ноздри его трепетно дрожали, жадно втягивая бальзам эфира. По бледному лицу – свидетельству перенесенной болезни – блуждала улыбка блаженства. В каком-то необъяснимом забытье он отрешился от всего, что было вокруг.