По кличке «Боксер»: Хроника времен культа личности

Александра начинал раздражать приторно-слащавый, панибратский тон телефонного собеседника. Он хотел было оборвать разговор какой-нибудь казенной фразой, но в этот момент Сатов сделал неожиданное предложение:

– Сашка, двигай-ка ко мне в контору. Я сейчас за тобой машину вышлю. Выходной же сегодня. Пустое дело – киснуть в кабинете: служба не волк, в лес не убежит. Смотаемся-ка в лесок, в горы. Есть у меня здесь одно заветное местечко. Чудо!.. Так как?

«Отказаться, – подумал Маньковский, – значит, сразу поставить себя в положение конфронтации. А это вряд ли пойдет на пользу делу. Личные мотивы должны сейчас уйти на второй план. И, в конце концов, какие у него претензии к Сатову? Ну, рассказал тот человеку из союзного наркомата о сомнительных настроениях своего сослуживца. Так ведь время-то какое было: сын на отца доносил, брат предавал брата. А Сатова, к тому же, долг сотрудника НКВД обязывал немедленно сообщать о любых проявлениях инакомыслия. И то оправдывает Николая: не побежал же сразу после того вечера к Зобину. Может быть, теперь он вообще другим человеком стал – война многих перековала. Правда, вот этот обыск у гражданки Назаренко… Но тут надо выяснять. Вот и спрошу…»

Первое, что увидел Маньковский, когда вошел в кабинет Сатова, была небольшая картина в резной золотой раме, прислоненная к стене. «Парусник в ночном море», – отметил про себя Александр.

Под таким названием значилось это полотно в списке, представленном ему накануне Костровым. А по углам были расставлены две китайские вазы из того же списка.

Сатов, вышедший из-за стола навстречу гостю, заметил взгляд, брошенный Маньковским на картину, и вместо ожидаемого приветствия, произнес:

– Нравится? Только честно. Если – да, подарю…

– Не дорог ли подарочек? – спросил Александр и протянул подполковнику руку. – Здравствуй, Сатов.

– Здравствуй, здравствуй… – Николай откинулся назад, сощурил глаза, как бы присматриваясь к бывшему сослуживцу: – А ты, Александр, ростом вроде бы прежний, но мощи былой не видать. Бледный какой-то, худой. Не болен часом?

– Шарахнуло меня под Сталинградом. Ранение сказывается.

– Ничего, мы тебя тут подлечим. Крым все же, всесоюзная здравница. Правда, с харчами туговато. Ну, да найдем что-нибудь на пропитание. Однако время – деньги. Машина уже ждет нас.

Во дворе действительно стоял отливающий черным лаком и сверкающий никелем «мерседес» – лимузин с открытым верхом. За рулем сидел лихой черноусый старшина. Рядом с ним на сиденье лежал небрежно брошенный автомат. Сатов любовно погладил нервно подрагивающий капот автомобиля.

– Трофейный, фрицы не успели даже из гаража выкатить. Комдив сразу после штурма его мне и подарил.

– Хороша игрушка, – оценил «подарок» Маньковский. – Но, может быть, мы все-таки пешком пройдемся?

– Обязательно пешком. Только до тропы доедем.

– Какой ещё тропы? – удивился Маньковский.

– Исторической. Говорят, сам великий врач Боткин по ней хаживал. Местные так её и зовут – Боткинская.

Чем круче они поднимались в горы, тем более нарастал шум падающей воды. Маньковский понял, что приближаются они к водопаду Учан-Су, о котором столько рассказывал ему отец. Вот уже, взглянув вверх, увидел он в «окне» между вершинами деревьев белую пену потока. По мере того, как они продвигались вперед, лес отступал перед упрямым натиском серых скал. И вскоре водопад открылся во всей своей красоте. Низвергаясь с почти стометровой высоты, он рождал могучий звук, посылал в голубое небо радужные дуги брызг, веселясь и угрожая, несся неудержимо среди каменной теснины. Зеленое буйство леса сменилось суровой красотой камня. Лишь, поубавившись в росте, искривленные ветрами смельчаки-сосенки, кое-где укрепившиеся по расщелинам, да серо-зеленые мхи вписывали в палитру скал свои живописные мотивы.

Александр остановился, завороженный чарующей красотой природы. Её мощью, незыблемостью.

Сатов подошел к майору:

– О чем задумался, детина?

От неожиданности Александр вздрогнул, непроизвольно провел рукой по лицу, будто снимал паутину налетевших мыслей и ответил уклончиво:

– Вроде бы ни о чем…

– А раз ни о чем, давай-ка присядем на тот камешек, да потолкуем о том, как жили, вспомним былое, подумаем о будущем. У меня с собой бутылочка мадеры имеется. Массандровская, высший класс. Представляешь, миллионы литров вина не дали немцам вывезти. Уберегли для отечества. – Сатов вздохнул. – Теперь с вином дело хуже пойдет: местных-то – тю-тю, выслали, вот виноградники и без присмотра остались. Кое-где вырубают уже. Да и за оставшимися ухода нет. А лоза присмотр любит…

– Так, может быть, не стоило с мест обжитых татар сгонять?

– Ты, я вижу, Александр, не изменился. Разве мы решаем такие вопросы? Нам прикажут – выполняем.

– Но ведь наверняка знаешь, что в предателях ходила лишь малая часть татар.

– Знаю. И что с того? Никак ты не хочешь понять, что сверху дальше видно. Сочли нужным согнать с места – мы исполнили.

Майор дотронулся рукой до ордена, висящего на груди Сатова.

– Не за это ли «исполнение» получил?