По кличке «Боксер»: Хроника времен культа личности

Уже два часа, как Маньковский сидел в своем кабинете над материалами, относящимися к делу Алекпера Султанова, инженера, обвиняемого во вредительстве при строительстве железной дороги Баку – Шемаха. И два часа не мог толком понять, что конкретно вменяется в вину этому человеку, с которым в эту ночь предстояла первая встреча.

Несколько дней после отзыва из Али-Байрамлы следователь, по существу, находился в простое, исполнял кое-какие отдельные поручения руководства. От основной работы он был практически отстранен и реально ждал «перемещения по службе». Но вот накануне днем Зобин вызвал его к себе и спросил:

– Вам известно что-нибудь по стройке железнодорожной линии на Шемаху?

– Вроде бы читал в газетах о происшествии, случившемся на магистрали.

– Точнее, о происшествиях.

– Возможно, как-то не акцентировал на этом внимания.

– А надо бы, не забывайте, что работаете в органах, на которые партия возложила обеспечение порядка.

– Но я-то, честно признаться, думал, что железные дороги – это по ведомству НКПС…

Зобин резко перебил следователя:

– Плохо думали. Есть все основания полагать, что речь идет о вредительстве. Ряд работников, связанных со строительством, арестованы. Оперативники хорошо поработали. Группе следователей предстоит в кратчайший срок, – капитан подчеркнуто громко произнес последние слова, – оформить материалы и передать дело в трибунал.

«Вот ведь как, – подумал Маньковский, – не провести тщательное расследование, а оформить материалы, будто с делопроизводителем разговаривает».

На том и закончился разговор с начальником. И вот теперь Александр сидел над делом Султанова и все больше убеждался в том, что шито оно белыми нитками. «Веские аргументы» при ближайшем, даже самом поверхностном рассмотрении оказывались обыкновенной «липой». Знакомая картина: показания так называемых свидетелей не подкреплялись ни одним сколь-либо убедительным доказательством. Вот один из путевых обходчиков пишет, что на его участке после первого же прохода поезда разошлись рельсы. Конечно, плохо, что рельсы новой дороги расходятся, но где акт экспертизы, в коей бы указывались причины такого ЧП?

Экспертизы нет. Причастность Султанова к этому происшествию никакими документами не подтверждена. Сам подозреваемый на первом же допросе упрямо твердил, что к этому участку пути никакого отношения не имел. Проверить достоверность этого его заявления даже не удосужились. В другом случае Султанова обвиняли в крушении поезда, но там, как помнил Маньковский, произошел оползень. Можно ли это вменить в вину инженеру? Видимо, да. Не предусмотрел противооползневой защиты, не подумал об укреплении полотна. Но во всем этом надо тщательно разбираться. Чем дальше углублялся Маньковский в документы, тем больше укреплялся в мнении, что следствие нужно начинать сызнова. С тщательной проверки первого поступившего сигнала. С этой мыслью он потянулся к телефону, чтобы отменить доставку арестованного.

А некоторое время спустя Маньковский уже был в кабинете Зобина. Визит следователя вызвал у капитана нескрываемое удивление.

– Это с какой стати вы здесь? Насколько мне помнится, я вас не вызывал.

– Товарищ капитан, дело Султанова – липа…

Зобин не дал следователю договорить:

– Да вы в своем ли уме? Над этим делом работали опытнейшие наши сотрудники!

– Значит, плохо работали, – возразил Маньковский, – Нет ни улик, ни доказательств, лишь показания свидетелей, да и то противоречивые. Можете убедиться сами. – Следователь положил перед начальником папку. – Суд вернет нам это дело.

– Не с луны ли вы свалились, лейтенант? Какой суд! По той статье, по которой обвиняется Султанов, не суд, а тройка выносит приговор.

– Думаю, что и в тройке сидят все же неглупые люди, на чем они будут основываться, принимая решение о судьбе человека?

– Не человека, а врага народа, – голос Зобина наливался металлом. – И основанием для приговора должно быть признание Султанова.

«Признание, самооговор – царица доказательств. Опять все та же песня», – подумал Маньковский, чувствуя, как в нем закипает злость. Но, сдержав себя, произнес спокойно:

– Инженер категорически отвергает выдвинутые против него обвинения…

– Значит, вы, лейтенант, бракодел. Плохо работаете, коли не смогли добиться признания.

– Это от слова «бить», что ли? – сорвался все-таки Александр.

– Бросьте ваши шуточки, лейтенант! – рявкнул потерявший самообладание Зобин. – Признание обвиняемого венчает работу следователя.

– А мне кажется, главная моя цель – доказать вину подследственного. Пока этого не сделано, он не виновен перед законом.

Зобин криво усмехнулся: