Вот мы и охраняли этот необозримый участок. Новые знакомые посвятили меня в события минувших трех месяцев. Тыловые коммуникации 5-го полка СС угрожающе растянулись и составляли теперь ни много ни мало 700 километров в глубь России. Партизаны тоже прибавляли проблем, которых и без того хватало. По словам Элуфа, в апреле, когда он прибыл, полк насчитывал 12 ООО человек дичного состава, к моему прибытию — менее 6500 человек. Гейнц сообщил, что 7 из 12 саперных взводов были практически уничтожены. Разумеется, все это не могло не отразиться на боевом духе. Люди шли на все, даже на самострел и членовредительство, лишь бы не попасть на передовую. Свирепствовали военно-полевые суды, пойманных дезертиров расстреливали на месте. Также поступали и с лицами, совершившими членовредительство. За трусость и отказ выполнить приказ командира можно было легко схлопотать 10 лет тюрьмы, а за сон на посту грозило лишение свободы сроком от 3 до 5 лет.
Элуф и Гейнц объяснили, что существовало три законных способа отмазаться от ада передовой — женитьба, ранение или гибель. Гейнц еще пошутил — мол, и то, и другое, и третье — суть одно и то же. Дело в том, что Гиммлер так поощрял процесс воспроизводства сил СС, что готов был даже отправить ради этого своих бойцов с передовой в наш глубокий тыл. Разумеется, у меня это все с трудом укладывалось в голове, но разве мало вещей на войне, которые не умещаются ни в какие логические рамки?
На первый взгляд мне показалось, что Элуфу и Гейнцу лет по 30, а может, и больше. Я выпучил глаза, когда мне было сказано, что и тому, и другому не исполнилось и 25. Ребята пояснили мне, что, дескать, побудь в охранении по 140 часов без смены и превратишься в деда, одряхлеешь, по крайней мере, внешне.
— Выходит, это 6 дней? — не поверил я.
— Ровно столько и выходит, — заверили меня они. Они пояснили, что если один на посту, второй спит, хотя
это было строжайше запрещено: напарник должен был нести обязанности бодрствующей смены. А когда, в таком случае, отдыхать? Спать когда? Разве может человек не спать шестеро суток кряду?
Здоровье у Гейнца было ни к черту. Он упомянул и о том, что успел перенести дизентерию, и не раз, кроме того, переболел сыпным тифом и что они с Элуфом насквозь завшивлены. Я заметил гнойники у него на шее и на руках. Я знал, что это следствие хронической нехватки витаминов. Гейнц тут же пояснил, что в 5-м полку СС за два прошедших месяца рационы срезали до одной трети от положенных.
Потери обусловливали необходимость бессменного несения караульной службы. Как сказал Элуф, большинство вновь прибывших вообще не имеют никакой подготовки, и что повсюду в рейхе наскоро сколачивают подразделения новобранцев и отправляют их туда, где ощущается нехватка личного состава. Он рассказывал, что многие из вновь прибывших целыми взводами ударялись в бегство, едва завидев русские танки, или же во время атаки. Их логика была проста: под трибунал при такой нехватке личного состава целый взвод не отдадут — потери достигали критического уровня. А отдуваться за это приходилось офицерам, командирам подразделений.
— Что же, в таком случае, удерживает здесь людей? — допытывался я.
Я просто не мог поверить, что все так деградировало за время моего отсутствия.
— Уж, конечно, не преданность СС, Гитлеру или партии, — ответил Гейнц. — Нас удерживает здесь преданность своим товарищам по взводу.
Уже светало, когда я поднял Гейнца, — кто-то приближался к нашей позиции с тыла. Я с трудом различил немецкого солдата, переступавшего через ямы и исчезавшего из виду за кучами земли.
— Может, вестовой или кто-нибудь нам на смену, — предположил Гейнц.
Когда солдат подошел ближе, моей радости не было предела — к нам пожаловал не кто иной, как Крендл. Он тоже за это время изменился — постарел, осунулся. В последний раз он выглядел куда лучше. И у него все руки были в гнойниках, но вот улыбка была прежней — теплой, располагающей. Мы обнялись.
— Бог ты мой — Кагер! Я думал, ты уже на том свете.
— Фриц, как там наши из 2-го взвода? Пожав плечами, он кивнул.
— Мы потеряли Пфингстага. Еще в мае он попал под пулю снайпера. Все остальные живы и здоровы, насколько можно говорить о здоровье в данных обстоятельствах.
Оглядев меня, он спросил:
— А как твои делишки?
— Да ничего. Вот, вернулся, как только смог встать на ноги.
Мне отчего-то хотелось убедить его, что я не по своей воле столько проторчал в госпиталях.
— Кагер, ведь с тобой дела были плохи, ой как плохи. Врачи толковали нам, что, дескать, тебе каюк. Послушай, я страшно рад снова видеть твою морду!
— А я твою, — ответил я.
Наступило неловкое молчание. Потом я все же спросил:
— Кто же у вас за радиста? Крендла перекосило.
— Да какой-то мудила из «Лейбштандарта «Адольф Гитлер». Считает себя непревзойденным спецом. Ганс Краузе — так его зовут. Он приходится родней самому Теодору Эйке[26]
, но не скажу, какой именно — не знаю. Вот только одно странно — старик не пожелал взять к его к себе в 3-й полк СС.— А еще кого прислали на замену?
Мне показалось святотатством упомянуть Пфингстага.