По колено в крови. Откровения эсэсовца

— Это внешний периметр! — крикнул один из офицеров. — Необходимо прорвать оборону русских вокруг города!

Мы прибыли в Грозный.

Глава 21 . Ранение в Грозном

Мне никогда в жизни не приходилось видеть ничего подобного, чему я стал свидетелем в Грозном. Советы подожгли находившиеся за городом нефтяные скважины и нефтеперерабатывающий завод. Гигантские оранжевые языки пламени, завиваясь спиралями, взметались вверх, растворяясь в угольно-черном дыму непроницаемым покрывалом, нависшим над городом. Пелена дыма закрыла солнце, город освещали лишь трепещущие сполохи огня. Возникали все новые и новые очаги пожара — будто извергнутые пробудившимся вулканом, тут и там вспыхивали огненные фонтаны. В воздухе бархатно-черными клочьями носилась нефтяная копоть, оседавшая на землю или исчезавшая в дыму.

Откуда-то изнутри жуткой панорамы вылетали реактивные снаряды «катюш», выпущенные из гранатометов заряды, артиллерийские снаряды и винтовочные пули. Реальный мир уподобился вратам в преисподнюю. И мне предстояло миновать их.

Кюндер с Дитцем, вслушиваясь в эфир у радиоконсоли DBX-100, на основе донесений всех взводов и батарей, действовавших поблизости, пытались разобраться в обстановке. Не все подразделения имели в распоряжении радиоаппаратуру типа DBX-100, и я в этом усмотрел возможность для себя предложить им свой «Петрике». Мне казалось, что рация у меня на спине здорово выручит наших офицеров и, что немаловажно, избавит мой взвод от выполнения очередного самоубийственного задания на подступах к Грозному.

Дитц помог мне снять «Петрике», а Кюндер даже вежливо посторонился, пропуская меня усесться. Я стал поочередно переключать частотные каналы. Едва я вышел в эфир, как Кюндер решил улыбкой выразить свое удовлетворение. Это было нечто новенькое в поведении гауптштурмфюрера. Во взвод я отправился со странным чувством. Никто нам боевой задачи не ставил, тем временем остальные подразделения собирались для предстоящей атаки Грозного.

Я всматривался в лица своих товарищей. Крендл, Алум, Дальке — никто особого энтузиазма не проявлял. Всем нам пришлось провести эти два с лишним года на острие бритвы. По пути сюда Крендл даже произвел некоторые подсчеты, в результате чего выяснилось, что начиная с 1940 года, с нашего первого боя в Бельгии, мы в общей сложности провели 940 дней в боях. Среди солдат СС была популярна шутка: вот отслужишь тысячу дней, а на тысячу первый тебе вручат руны унтерштурмфюрера. Существовала и вторая, уже в духе «черного юмора» — редко кому из ваффен-СС доводилось дожить до 1000-го дня, а если ты все же умудрился, тебя наверняка произведут в офицеры в знак признания выдающихся заслуг.

Следует сказать пару слов о приближении того самого 1001 -го дня участия в боях. Это достижение внушало страх моим боевым товарищам. Единственным ощутимым результатом 1000 дней, проведенных в боях, был недельный отпуск домой. Да, не спорю, были случаи, когда это могло служить основанием для повышения по службе, однако рядовой состав крайне редко удостаивался офицерских рун.

И потом, пресловутые 1000 дней имели и другую сторону. Мрачную, темную и, временами казалось, фаталистическую. Не могу утверждать с уверенностью, но отчего-то происходило так, что большинство солдат СС гибли именно в течение последних 60 дней до истечения упомянутого желанного срока. Во всяком случае, тогда в Грозном я твердо верил в это. Глядя на залпы «катюш», над поднимавшуюся над городом удушливую пелену, слыша свист пуль и осколков, я понимал, что у меня есть все шансы войти в этот город и остаться там навеки.

Мои неуклюжие попытки избежать участия в боях потерпели фиаско. Я-то ведь прекрасно знал по собственному опыту, что все попытки избежать неотвратимого обречены на провал. Дитц, отойдя от Кюндера, положил мне руку на плечо.

— Соберите ваш взвод, — сказал он. — А потом, как можно скорее, приготовьтесь выступить. Я возглавлю операцию.

Странно! Обычно нам не давали и минуты на сборы, а тут... Вероятнее всего, уступка была продиктована сложностью и важностью предстоящей задачи.

«Как можно скорее» обозначило для нас возможность попрощаться друг с другом и свыкнуться с мыслью о возможной предстоящей гибели. А что в этом удивительного? Не было такого, чтобы какой-нибудь из взводов, посланных Готом или Штайнером на разведку, вернулся в полном составе.

Первым подал голос Дальке.

— У меня скверное предчувствие, ребятки, — угрюмо пробурчал он.

Алум, надвинув на глаза каску, вздохнул и кивнул в знак согласия с Дальке.

— Что-то не тянет меня туда, — признался Фляйшер. Акерман и Губерт были того же мнения. Все старались

говорить как можно тише, чтобы не услышал стоявший неподалеку гауптштурмфюрер Кюндер.

Крендл посмотрел на меня так, что у меня похолодела спина от его взгляда. Будто видит меня в последний раз. Думаю, что и я смотрел на него примерно так же. Когда наши взгляды встретились, мы кивнули друг другу. Слова были ни к чему. Мы научились понимать друг друга и без слов еще там, в Бельгии, в 1940 году, так что переговаривались при помощи взглядов.