Читаем По ком звонит колокол полностью

Мария вдруг потянулась к нему, обняла его за шею и поцеловала, Хоакин отвернул лицо в сторону, потому что он плакал.

— Это как брата, — сказала ему Мария. — Я тебя целую, как брата.

Хоакин замотал головой, продолжая беззвучно плакать.

— Я твоя сестра, — сказала Мария. — И я тебя люблю, и у тебя есть родные. Мы все твои родные.

— И даже Ignlés, — прогудела Пилар. — Верно, Inglés?

— Да, — сказал Роберт Джордан юноше. — Мы все твои родные, Хоакин.

— Он твой брат, — сказала Пилар. — А, Inglés?

Роберт Джордан положил Хоакину руку на плечо.

Хоакин замотал головой.

— Мне стыдно, что я заговорил, — сказал он. — Нельзя говорить о таких вещах, потому что от этого всем делается еще труднее. Мне стыдно, что я причинил вам боль.

— Так тебя и так с твоим стыдом, — сказала Пилар своим красивым грудным голосом. — А если эта Мария опять поцелует тебя, так я и сама полезу целоваться. Давно мне не приходилось целовать матадоров, хотя бы и таких незадачливых, как ты, и я с удовольствием поцелую незадачливого матадора, который записался в коммунисты. Ну-ка, подержи его, Inglés, пока я его буду целовать.

— Deja[35], — сказал юноша и резко отвернулся. — Оставь меня в покое. Все уже прошло, и теперь мне стыдно.

Он стоял к ним спиной, силясь унять слезы. Мария вложила свою руку в руку Роберта Джордана. Пилар подбоченилась и насмешливо разглядывала юношу.

— Уж если я тебя поцелую, — сказала она ему, — это будет не по-сестрински. Знаем мы эти сестринские поцелуи.

— Ни к чему твои шутки, — ответил Хоакин. — Я ведь сказал, все уже прошло и я жалею, что заговорил.

— Ладно, пошли тогда к старику, — сказала Пилар. — Надоели мне все эти переживания.

Юноша посмотрел на нее. Видно было по его глазам, что он вдруг почувствовал острую обиду.

— Не о твоих переживаниях речь, — сказала ему Пилар. — О моих. Очень ты чувствительный для матадора.

— Матадора из меня не вышло, — сказал Хоакин. — И нечего напоминать мне об этом каждую минуту.

— А косичку опять отращиваешь?

— Ну и что ж тут такого? Бой быков — очень полезное дело. Он многим дает работу, и теперь этим будет ведать государство. И, может быть, теперь я уже не буду бояться.

— Может быть, — сказала Пилар. — Может быть.

— Зачем ты с ним так грубо разговариваешь, Пилар? — сказала Мария. — Я тебя очень люблю, но сейчас ты прямо зверь, а не человек.

— Я и есть зверь, — сказала Пилар. — Слушай, Inglés. Ты обдумал, о чем будешь говорить с Эль Сордо?

— Да.

— Имей в виду, он слов тратить не любит, не то что я, или ты, или вот эти слезливые щенята.

— Зачем ты так говоришь? — уже сердито спросила Мария.

— Не знаю, — сказала Пилар и зашагала вперед. — А ты как думаешь?

— И я не знаю.

— Есть вещи, которые меня иногда очень злят, — сердито сказала Пилар. — Понятно? Вот, например, то, что мне сорок восемь лет. Слышишь? Сорок восемь лет и безобразная рожа в придачу. Или то, что вот такой горе-матадор с коммунистическим уклоном шарахается с испугу, когда я в шутку говорю, что поцелую его.

— Это неправда, Пилар, — сказал Хоакин. — Не было этого.

— Qué va, не было! Но мне плевать на вас всех. А вон он. Hola, Сантьяго! Как дела?

Человек, которого окликнула Пилар, был приземистый, плотный, с очень смуглым, скуластым лицом; у него были седые волосы, широко расставленные желто-карие глаза, тонкий у переносья, крючковатый, как у индейца, нос и большой узкий рот с длинной верхней губой. Он был чисто выбрит, его кривые ноги казались под стать сапогам для верховой езды. Он вышел из пещеры им навстречу. День был жаркий, но его кожаная куртка на овечьем меху была застегнута до самого горла. Он протянул Пилар большую коричневую руку.

— Hola, женщина, — сказал он. — Hola, — сказал он Роберту Джордану, и поздоровался с ним, и пытливо заглянул ему в лицо.

Роберт Джордан увидел, что у него глаза желтые, как у кошки, и тусклые, как у пресмыкающегося.

— А, guapa, — сказал он Марии и потрепал ее по плечу. — Ела? — спросил он Пилар.

Она покачала головой.

— Поешь, — сказал он и посмотрел на Роберта Джордана. — Выпьешь? — И, сжав кулак, отогнул большой палец вниз и сделал движение, как будто наливая что-то.

— Спасибо, охотно.

— Хорошо, — сказал Эль Сордо. — Виски?

— У тебя есть виски?

Эль Сордо кивнул.

— Inglés? — спросил он. — Не Ruso?

— Americano.

— Американцев здесь мало, — сказал он.

— Теперь стало больше.

— Тем лучше. Северный или Южный?

— Северный.

— Все равно что Inglés. Когда взрываешь мост?

— Ты уже знаешь про мост?

Эль Сордо кивнул.

— Послезавтра утром.

— Хорошо, — сказал он. — Пабло? — спросил он Пилар.

Она покачала головой. Эль Сордо усмехнулся.

— Ступай, — сказал он Марии и опять усмехнулся. — Вернешься, — он достал из внутреннего кармана куртки большие часы на кожаном ремешке, — через полчаса.

Он знаком предложил им сесть на стесанное бревно, служившее скамейкой, потом взглянул на Хоакина и ткнул большим пальцем в сторону тропинки, по которой они пришли.

— Я погуляю с Хоакином и через полчаса вернусь, — сказала Мария.

Перейти на страницу:

Все книги серии Классическая и современная проза

Похожие книги

12 великих комедий
12 великих комедий

В книге «12 великих комедий» представлены самые знаменитые и смешные произведения величайших классиков мировой драматургии. Эти пьесы до сих пор не сходят со сцен ведущих мировых театров, им посвящено множество подражаний и пародий, а строчки из них стали крылатыми. Комедии, включенные в состав книги, не ограничены какой-то одной темой. Они позволяют посмеяться над авантюрными похождениями и любовным безрассудством, чрезмерной скупостью и расточительством, нелепым умничаньем и закостенелым невежеством, над разнообразными беспутными и несуразными эпизодами человеческой жизни и, конечно, над самим собой…

Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Александр Николаевич Островский , Жан-Батист Мольер , Коллектив авторов , Педро Кальдерон , Пьер-Огюстен Карон де Бомарше

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Античная литература / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Ханс Фаллада (псевдоним Рудольфа Дитцена, 1893–1947) входит в когорту европейских классиков ХХ века. Его романы представляют собой точный диагноз состояния немецкого общества на разных исторических этапах.…1940-й год. Германские войска триумфально входят в Париж. Простые немцы ликуют в унисон с верхушкой Рейха, предвкушая скорый разгром Англии и установление германского мирового господства. В такой атмосфере бросить вызов режиму может или герой, или безумец. Или тот, кому нечего терять. Получив похоронку на единственного сына, столяр Отто Квангель объявляет нацизму войну. Вместе с женой Анной они пишут и распространяют открытки с призывами сопротивляться. Но соотечественники не прислушиваются к голосу правды – липкий страх парализует их волю и разлагает души.Историю Квангелей Фаллада не выдумал: открытки сохранились в архивах гестапо. Книга была написана по горячим следам, в 1947 году, и увидела свет уже после смерти автора. Несмотря на то, что текст подвергся существенной цензурной правке, роман имел оглушительный успех: он был переведен на множество языков, лег в основу четырех экранизаций и большого числа театральных постановок в разных странах. Более чем полвека спустя вышло второе издание романа – очищенное от конъюнктурной правки. «Один в Берлине» – новый перевод этой полной, восстановленной авторской версии.

Ханс Фаллада

Зарубежная классическая проза / Классическая проза ХX века
Самозванец
Самозванец

В ранней юности Иосиф II был «самым невежливым, невоспитанным и необразованным принцем во всем цивилизованном мире». Сын набожной и доброй по натуре Марии-Терезии рос мальчиком болезненным, хмурым и раздражительным. И хотя мать и сын горячо любили друг друга, их разделяли частые ссоры и совершенно разные взгляды на жизнь.Первое, что сделал Иосиф после смерти Марии-Терезии, – отказался признать давние конституционные гарантии Венгрии. Он даже не стал короноваться в качестве венгерского короля, а попросту отобрал у мадьяр их реликвию – корону святого Стефана. А ведь Иосиф понимал, что он очень многим обязан венграм, которые защитили его мать от преследований со стороны Пруссии.Немецкий писатель Теодор Мундт попытался показать истинное лицо прусского императора, которому льстивые историки приписывали слишком много того, что просвещенному реформатору Иосифу II отнюдь не было свойственно.

Теодор Мундт

Зарубежная классическая проза