По краю бездны. Хроника семейного путешествия по военной России

Дядя Хенио должен был вести Тереску к алтарю, но его поезд из Хайфы задержался, и он поспел только к концу церемонии. Никому не пришло в голову, что его место должен был занять я. В тот момент я был рад оставаться в дальнем углу церкви, где меня не трогали и откуда прекрасно можно было наблюдать в свое удовольствие. Сегодня я жалею, что не сидел впереди рядом с матерью… Но я понимаю, что ей и сестрам было в тот день не до меня.

Предоставленный самому себе, я ускользнул с торжества и разыскал мсье Наима, мажордома и доверенное лицо матери. Приняв не один стакана вина, мы стали друзьями. Впоследствии дружба была скреплена совместными вылазками на местные футбольные матчи. В одном из таких матчей британская армия выступала против национальной сборной Ливана. Я — в британской форме — сидел с Наимом на трибуне, целиком занятой ливанскими болельщиками, и терзался вопросом, какую же из сторон поддерживать. Звездой местной сборной был игрок правого фланга по имени Бубул, маленький и невероятно быстрый. Как только он получал передачу, наша трибуна поднималась и ревела: «Ялла Бубул!» Я вдруг понял, что я тоже вскакиваю и кричу с Наимом и местными. Психология толпы возобладала. Матч завершился ничьей — в моей деликатной ситуации это был удачный результат.

После успеха матери с Польским домом ее попросили заняться организацией нового общежития для девушек ATS, учившихся в Американском университете в Бейруте. Его стали называть «Белым домом». Как вспоминает одна из подопечных матери: «Мы любили наш Белый дом и гордились им. Директор строго блюла дисциплину, но в то же время каждая из нас располагала значительной свободой; мы все знали, что наши общие тревоги и наши личные проблемы будут восприняты с пониманием». В этом воспоминании точно формулируется секрет моей матери: дисциплина, но без излишней строгости.

Юные леди из «Белого дома» были не в курсе опасений своего директора по поводу потенциально разрушительного влияния Бейрутского союза польских студентов (Bratnyak), в котором задавали тон один-два «вечных студента» — носители не самых похвальных традиций польской довоенной университетской жизни. Среди них был один особенно настырный тип, стареющий младший лейтенант польской армии, нежелание которого возвращаться на фронт могло сравниться только с его нежеланием заниматься учебой. Под его председательством Братняк стал нарочито светской организацией и занялся сомнительной политикой. Беспокойство матери о последствиях влияния подобных развлечений на ее юных подопечных разделялось отцом Кантаком и миссией, которая несла ответственность за поведение и благополучие студентов. Но в действительности юные леди из «Белого дома» устояли перед искушениями Братняка, и большинство из них показали похвальные результаты и завидное самообладание.

«Белый дом» немало выиграл и благодаря кругу друзей и знакомых матери. В Тегеране изгнанники еще жили в тени советского присутствия. Ливан, находившийся под контролем войск союзников, казался безопасной гаванью. Заново обретя уверенность, люди заново открывали для себя развлечения и светскую жизнь. Положение моей матери и ее удобное жилье позволяли вести светскую жизнь почти на довоенном уровне.

Интересным было общение с Британской языковой школой арабистов, то есть будущих дипломатов и шпионов. Иногда мать и сестры отправлялись с ними на экскурсии по историческим местам. Молодые лингвисты и их наставники были приятной компанией.

Находясь в увольнении, я оказывался частью этой жизни, и это в определенном смысле шло вразрез с моими попытками обратить на себя внимание одной из подопечных матери. Она изучала музыку в Американском университете и давала импровизированные концерты Шопена в фойе «Белого дома». Несколько портили эту картину известия из одной из польских общин на холмах над Бейрутом. Пани Базилевская, наша гитаристка, по-видимому, жаловалась, что мать больше не желает ее знать. Она не понимала, насколько занята была мать. И ей не приходило в голову, что ее были бы рады видеть в «Белом доме», если бы она взяла на себя труд зайти. Это был грустный эпилог к долгой дороге из Слонима. Наши дороги разошлись и больше не пересекались.

Для меня «Белый дом» всегда будет связан с возвращением матери к свиноводству. На кухне скапливались пищевые отходы — остатки от щедрых армейских рационов, и бывшая хозяйка Лобзова не могла потерпеть, чтобы их выбрасывали. Она решила тайно заняться свиноводством в глубине сада. В этом был элемент риска, так как половина населения Бейрута была мусульманской. Но верный мсье Наим был готов вступить в заговор. Предприятие процвело, и «Белый дом» славился своими домашними свиными колбасами.

* * *