По краю бездны

Пьянство как вариант не рассматривалось: все, что мы могли себе позволить, — изредка пиво или полбутылки дешевого кипрского вина. Настоящие попойки начинались только после выпуска (матуры). Командующий и штабные их тактично не замечали. С другой стороны, транспорт был доступен без проблем: армейские машины колесили по Ближнему Востоку, что делало Назарет, Тель-Авив и Иерусалим легко достижимыми. Мы ездили в большие города за доступными развлечениями и на пляжи — за девушками. Мы предпочитали пляжи NAAFI:[47] их посещал цвет союзнических войск, и цены в ресторанах были умеренными. Нашими любимыми местами были армейские клубы на побережье Газы, Ашкалона и Тивериады (рядом с Назаретом).

У немногочисленных везунчиков были друзья — а еще лучше родственники — в Тель-Авиве и Иерусалиме. Я был из их числа: дядя Хенио все еще ожидал в Тель-Авиве назначения и всегда был готов оказать своему крестному сыну отцовское гостеприимство. Я провел у него несколько выходных, в том числе и длинные пасхальные каникулы апреля 1944 года. Вместе мы впитывали еврейскую атмосферу уличных кафе, обнаруживая в процессе сильную польскую культурную подоснову. Большинство еврейского населения Палестины было родом с польско-литовских территорий. Они еще помнили польский язык и говорили с нами с ностальгией и, как казалось, с определенным удовольствием. Нам давали понять, что мы желанные гости. В это время генерал Андерс проявил в Палестине недюжинную доброжелательность, когда более трех тысяч (из порядка пяти тысяч) польских солдат еврейского происхождения дезертировали во время перехода через Палестину. Британские власти, опасаясь, что эти прекрасно обученные люди вступят в еврейское подполье, потребовало облав и военных трибуналов. Но Андерс отказался устраивать на них охоту. Он лучше чем кто бы то ни было понимал мотивацию людей, стремящихся к независимости. Еврейское сообщество в ответ демонстрировало дружеские чувства, которые они сосредоточили на кадетах, оставшихся после польской армии на северной оконечности пустыни Негев. (В конечном итоге британцы оказались правы: одним из дезертиров Андерса был не кто иной, как капрал Бегин из Пятой Кресовой пехотной дивизии, ответственный за взрыв в иерусалимской гостинице «Царь Давид» 22 июля 1946 года, в ходе которого жизни 91 человека были принесены в жертву израильской независимости.)

* * *

Сэр Джон Колвилл, правая рука Черчилля, в книге «Доблестный муж» упоминает разговор 21 сентября 1940 года между премьер-министром Черчиллем, фельдмаршалом Гортом и командующим военно-воздушными силами маршалом Даудингом. Премьер-министр заявил, что один поляк стоит трех французов. «Скорее десяти!» — ответили Горт с Даудингом. В темные дни 1940–1941 годов польских воителей действительно превозносили до небес, они были нарасхват у хозяек лондонских салонов. С 1943 года хвалы поутихли (в героях теперь ходили советские), но Андерса и его 80-тысячную армию продолжали высоко ценить и привечать. Поэтому проявляли интерес и к нашей школе: ее уникальной, рассчитанной не на один год технологии пополнения офицерского состава войска — и его образцово-показательному детищу. В итоге мы получали потоки высокопоставленных посетителей, как англичан, так и поляков. Возможно, их было слишком много, они отвлекали кадетов от обычных занятий. Но лично для меня парад 3 мая 1944 года стал радостным переломным моментом. Хотя мой испытательный срок еще не закончился, меня сочли достойным маршировать с оружием вместе с моими товарищами. Финальный аккорд прозвучал в июне, когда меня произвели в кадеты.

Наша армейская жизнь была гораздо более самоуглубленной, чем гражданское существование в Тегеране. Мы обращали мало внимания на мир политики, учились, проходили военную подготовку и с завистью следили за успехами наших старших товарищей на итальянском фронте. Мы ликовали, когда узнали о взятии Монте-Кассино 18 мая Вторым польским корпусом генерала Андерса. Нашим корпусом и нашим генералом! Потом они захватили Анкону и освободили Болонью. Мы купались в отраженных лучах их славы. А в августе мы с удовлетворением узнали, что Первая польская танковая дивизия отличилась в Нормандии, сыграв роль крышки к Фалезскому котлу, в котором оказалась заперта отступающая немецкая армия и 50 тысяч сдались в плен.

Тем временем наши собственные, лагерные политические маргиналы поднимали тревогу. Большинство кадетов презирали политику, но небольшая группа умных маргиналов под предводительством кадетов Песецкого (подающего надежды эрудита) и Корбуша (будущего полиглота) погружалась в нее со всей страстью. Этим молодым людям не следовало здесь учиться. Они относились к нашему двугорбому образованию — военной подготовке на прочной (хотя и общей) базе школьного образования — с плохо скрываемым презрением. Они стремились к активной политике, критиковали партийные распри лондонских поляков и требовали, чтобы на смену дискредитировавшим себя политикам приходили люди более молодые — уж не они ли сами? На манифест не тянуло.