Затворив дверь, я остановилась у крыльца, убирая в сумку покупки и подсчитывая деньги. Признаюсь, не удержалась и пару кошелей с золотом у торговца увела. Исключительно на нужды общества и благо истории. И сумма — как раз впритык, если собираться в дальний поход. Нет у искателей ничего более постоянного, чем временное отсутствие денег. А с торговца не убудет. Он даже не заметит пропажи. Вернее, не вспомнит точное количество наличности.
Перекинув сумку через плечо и сориентировавшись, я побрела в указанном направлении, привычно раскинула поисковую сеть и… ничего не нашла.
— Не чувствуешь ее? — остановившись у старого, обшарпанного одноэтажного «облака», спросила я.
Молчун съежился и спрятал голову под крыло. Я нахмурилась. Плохо дело. Проклятье темного теоретически существует, но если мы его не ощущаем… То либо алхимик с перепуга наплел чушь, либо…
— Вы не ко мне, случайно?..
Тихий, робкий, испуганный девичий голосок… Я стремительно обернулась, напрягая зрение. И невольно попятилась от расплывающегося в тумане силуэта. Похоже на горбатого волка… Но — здесь?.. Тьма меня побери, кому же под силу создать столь мощный морок?..
Я моргнула и прищурилась, силой воли перебарывая страх и… наваждение. И увидела. На низком крыльце, закутавшись в короткий старенький плащ, стояла невысокая девушка. Бледное лицо, темно-синие глаза, затравленный взор, тонкие светлые косы, выскальзывающие из-под капюшона… Я покачала головой. Ворон, на мгновение высунувшись из-под крыла, поддакивая, хрюкнул. Теперь невольно попятилась уже незнакомка.
— Вы… кто?.. — и прижалась спиной к покосившейся двери.
Подступающая вьюга взметнула из-под наших ног снежные хлопья. Я молчала и не сводила глаз с проклятой, а она лихорадочно искала за своей спиной дверную ручку, то пропадая, то возвращаясь невесомым полупрозрачным силуэтом. Фантом туманных сумерек, вышедший из-под контроля мага? Серьезный случай…
— Тьма… — я тихо озвучила наши с Молчуном общие мысли.
Незнакомка вздрогнула и слилась с дверью. Я тряхнула головой, вновь прогоняя наваждение. Нет, никуда она не исчезла. По-прежнему стоит на крыльце и дрожит от страха. Но я, преодолевая проклятье тьмы, вижу ее настоящую, а остальным мрак знает, что мерещится. Ворон, например, испуганно узрел черного барса — древнее существо эпохи Изначальности, давно ушедшее в Вечность, как и привидевшийся мне горбатый волк…
Девушка наконец нащупала дверную ручку и попыталась скрыться в доме, но я ее опередила:
— Подожди! — и взлетела на крыльцо. — Не убегай! Я… могу помочь, — и торопливо расстегнула ворот плаща, показывая нашивку темного мага. — Я работаю с мраком… и с его проклятьями. Позволь понять, в чем дело… Не убегай. Не наврежу.
Судорожный вздох, испуганный и недоверчивый взор необычных глаз — и огненно-красная от страха аура с четкой, сизо-черной паутиной проклятья. Кому же ты так не угодила?..
(7)
Обстановка в доме мало отличалась от его внешнего вида. Одна просторная комната без четких углов, обшарпанная и скудно обставленная старыми и самыми необходимыми предметами мебели.
В дальнем от двери «углу», рядом с тлеющим очагом, — небольшая кровать, в противоположном ему — низкий шкаф, круглый столик и три стула. Ближе к двери, у неровного провала окна, — мастерская, отгороженная самодельной занавесью, которая скрывала стол, стул и прилаженные к стене полки с аккуратно разложенными материалами. С другой стороны — также скрытые лоскутной занавесью — рукомойник и небольшая бадья.
Но, несмотря на бедность, дом был чистым и уютным. Облупившуюся на стенах краску заменяли лоскутные картины, пол украшали разноцветные половички, стол застелен светлой скатертью, окна занавешены изучающими ровный, неяркий свет шторками, на которых хозяйка вышила рассветные горы. А еще лоскутные картины и половички заменяли обитательницам свечи и отсутствующие дрова в очаге. И тепло, и достаточно светло.
При нашем появлении из-под одеяла выглянула любопытная мордочка крохотной девчушки. Вытирая ноги о половичок, я ласково улыбнулась в ответ на сонный взгляд:
— Доброй ночи, солнышко.
— Поздоровайся с нашими гостями, дочь, — тихо добавила хозяйка дома.
Девочка завернулась в одеяло, послушно слезла с кровати и неловко подковыляла ко мне. Маленький молчаливый дикий зверек с несмываемым пятном проклятья на желтой от настороженности ауре… и перечеркнутой Вечностью жизнью. Из-под седой челки на меня внимательно смотрели голубые глаза, но видел лишь один. Древнее проклятье разделило худенькое тело на две половины, одна из которых принадлежала жизни, а вторая — смерти. И живая — чувствовала, слышала, осязала, видела и постигала, а мертвая — смотрела тусклой пустотой, висела бесполезной плетью.
Я разулась, подошла к девочке и присела на корточки:
— Как тебя зовут, милая?
Молчание. Лишь затравленное удивление на живой половине бледного личика.
— Эрейя, — тихо ответила за дочь ее мать. И, помедлив, тихо добавила: — А меня — Таит.
— Эрейя? — я улыбнулась. — Первая капель?
— Она родилась на исходе сезона Снежной луны, — смущенно объяснила Таит.