По лезвию бритвы

И, честно говоря, я не доверяю себе. Когда обстановка накаляется и ты начинаешь терять контроль над собой, остается надежда на то, что все еще утрясется и дело кончится миром, покуда ты безоружен. Быть может, кто-то уйдет с пути с подбитой скулой или расквашенным носом, но уйдет. Однако с клинком на бедре… Признаюсь, на моей совести достаточно смертей, не считая крови одного несчастного дурака, который косо взглянул на меня после того, как я надышался амброзией.

Так что в обычных обстоятельствах я не беру оружия, за исключением случаев, когда точно знаю, что оно понадобится. Но на сей раз обстоятельства-то и были как раз необычными, и хотя существо, прикончившее киренца, не выказало ни единого признака страха перед холодной сталью, тот, кто послал его, мог оказаться более впечатлительным. Я откинул защелку и открыл сундук.

На своем веку я повидал много разного оружия: от серповидных мечей ашерского духовенства до украшенных дорогими камнями охотничьих копий, столь любимых благородным сословием. Но с учетом моих материальных возможностей для меня никогда не существовало иного орудия убийства, более идеально подходившего для этой цели, чем траншейный нож. Два фута стали, вонзенные в сандаловую рукоять; заточенное для большей прочности с одной стороны лезвие, расширяющееся в сторону острия, но резко суженное у самого кончика, — таким был мой выбор еще со времен Войны. Я бы не вышел с таким клинком на парад, но, стоя спиной к стене, я бы не пожелал иметь в руке ничего другого.

Свой траншейный нож я снял с мертвого дренца на третьем месяце военной кампании в Гуллии. В подобных вещах дренцы всегда были на шаг впереди нас. Они будто специально подготовились к ведению окопной войны, избавились от всех этих блестящих доспехов и по ночам начали отправлять к нам вымазанных сажей берсеркеров, вооруженных ручным топором и пороховыми бомбами. За полгода до перемирия наше военное руководство продолжало присылать офицерам кавалерийские сабли и пики, и это при том, что за пять лет Войны, увертываясь от артиллерийского огня и пытаясь найти чистую воду, не отравленную испражнениями моих соратников, я почти не видел ни одной лошади.

Я взялся за рукоять и поднял клинок правой рукой. Ощущение по-прежнему было приятно мне и казалось таким привычным. Достав из сундука оселок, я хорошенько заточил лезвие, так, чтобы им можно было побриться. На стальном полотне появилось мое отражение, опухший синяк на скуле мирно багровел по соседству со старыми шрамами. На меня глядело какое-то новое, еще не знакомое мне, постаревшее лицо. Я надеялся, что оно готово для встречи с будущим.

Снова запустив руку в сундук, я достал оттуда пару кинжалов с плоскими рукоятями, слишком маленькими, чтобы пригодиться в рукопашном бою, но хорошо сбалансированными для метания. Один из кинжалов я укрепил ремнем у плеча, другой сунул в башмак. Последняя деталь боевого снаряжения — бронзовый кастет с тремя устрашающего вида шипами — отправилась в карман куртки, чтобы быть под рукой.

Теперь черный дорожный сундук был пуст, не считая толстого квадратного свертка, который я хранил с Войны. Я проверил его содержимое и, убедившись, что все спрятанные в нем вещи в хорошем состоянии, убрал обратно в сундук и задвинул его под кровать. Испытывая некоторое чувство робости, я плотно прикрыл рукоять ножа полой куртки и спустился вниз.

— Где нашли девочку? — спросил я у Адольфуса.

— К югу от Светлой улицы. За каналом. Собираешься нанести визит?

Рассказывать Адольфусу о сделке, которую я заключил с Особым отделом, не имело смысла, пока у меня был хоть какой-то шанс сдержать обещание, поэтому я проигнорировал его вопрос и обратился к Воробью.

— Одевайся. Ты мне понадобишься.

Предположив, что я поручу ему нечто более интересное, чем передача посланий и доставка моих обедов, Воробей отправился выполнять данное распоряжение с необычным воодушевлением. Адольфус окинул меня взглядом, подметив контуры выступающего из-под одежды клинка.

— Что ты задумал?

— Хочу навестить одного нашего старого друга.

Единственный глаз Адольфуса напрягся, силясь прочесть что-нибудь по моему взгляду.

— Зачем?

— Недостаточно развлекся за сегодняшний день.

Когда Воробей вернулся, на нем висела какая-то убогая шерстяная хламида, сшитая Аделиной из кусков рванья.

— Разве я не говорил тебе, насколько отвратительно это выглядит?

Малец кивнул в подтверждение моих слов.

— И до сих пор ничего не сдвинулось с места. — Я снова обратился к Адольфусу: — Мальчик вернется к закату. Прими все, что передадут для меня.

Адольфус молча кивнул в ответ. Он достаточно хорошо изучил мои привычки и знал, что больше я ничего не скажу. Покинув «Пьяного графа», мы с Воробьем двинулись в западном направлении.

16