По лезвию катаны

— Ты такой же отверженный, как и мы, — сказал Такамори. — Тебе отныне нет места среди людей равнины. Тебя запомнил сбежавший самурай, можешь не сомневаться — он запомнил тебя и подробно опишет твою внешность остальным. Ее даже нет нужды старательно описывать. И без его рассказа люди равнины, увидев перед собой гайдзина, или убьют, или заточат в бамбуковую клетку, как дикого зверя. У тебя нет другого выбора, Ямамото, кроме как быть с нами и помогать нам.

Вроде бы прозвучало вполне убедительно. Но почему-то Артем не поверил речам Такамори безоговорочно и до конца. Его не покидало убеждение, что старик чего-то недоговаривает. Ну не могло, к примеру, тому же Такамори не приходить в голову такое простое соображение, что голова малознакомого гайдзина — потемки, стало быть, невозможно предсказать, что выкинет в следующую минуту гайдзин. А вдруг ему придет в голову отправиться на поклон к сегунам и самураям, дескать, я вам расскажу, где прячутся «спящие в горах», а вы уж меня за это щедро наградите. А ведь на плечах Такамори забота о женщинах и детях. Выходит, он не только великую тайну чудо-долины, но и судьбу женщин и детей вверил в ненадежные гайдзинские руки. Что это? Врожденное благородство? Точный расчет? Ну скажите на милость, что мешало Такамори столкнуть непредсказуемого чужака с того уступа, откуда они любовались горным пейзажем, а потом рассказать своим, дескать, оступился косолапый гайдзин, вот ведь увалень какой, но зато теперь нам, бабоньки и девоньки, некого опасаться.

— А по-твоему, я не могу быть заслан самураями? — задал Артем вопрос, который с его стороны задавать было, возможно, и неразумно. — Разве не могло такого быть, что хитрые самураи разыграли нападение, пожертвовали четырьмя не самыми полезными своими товарищами ради того, чтобы внедрить меня в ряды яма-буси? И передо мной поставили задачу — я должен выведать, где находится знаменитая Долина Дымов?

— Это как-то не приходило мне в голову, — сказал Такамори, его лоб прорезала глубокая вертикальная складка, старик погрузился в раздумье.

Да, наверное, не следовало Артему клеветать на самого себя, самому порочить свое доброе имя. Но сделанного не воротишь, задний ход этому вездеходу не дашь, этого воробья в клетку не загонишь…

— Но разве засланный человек стал бы сейчас говорить так, как говоришь ты, Ямамото?

— Стал бы, — заверил старика Артем. — Чтобы еще больше втереться в доверие.

— Нет, — облегченно выдохнул Такамори. — Это невозможно.

— Почему?

— Потому что самураи убеждены, что любая ложь и любые уловки ценятся наравне с трусостью. Самураи никогда не прибегнут к тому, о чем ты говоришь. Тогда они запятнают себя бесчестьем. А бесчестье, по их убеждениям, подобно рубцу на дереве, который от времени не уничтожается, а увеличивается в объеме.

— Вот оно как, — проговорил Артем.

— Пора устраиваться на ночлег, Ямамото.

Такамори повернулся, собираясь вернуться в пещеру.

— А мне вот чтой-то не спится, пойду проветрюсь, сон нагуляю, — сказал Артем.

Ему действительно не спалось, несмотря на усталость от долгого перехода, но еще больше ему хотелось побыть в одиночестве и разобраться с путаницей в мыслях. А путаница была полнейшая…

— И еще очень хочется завыть на луну, — пробормотал воздушный гимнаст.

Глава шестая НОЧЬ И ЕЩЕ РАЗ НОЧЬ

Воздержание есть базис продолжительной жизни.

Йоазу

Полная луна зависла над долиной матовым плафоном. Благодаря ее стараниям светло было почти как в песне, — «хоть иголки собирай». И было относительно тепло — Артем сравнивал со своими первыми двумя ночевками в этих краях.

В долине совершенно бесспорно наблюдался свой собственный микроклимат. (С такой же природной аномалией Артем сталкивался и в прежней жизни, причем не где-нибудь, а в Псковской области. Один из цирковых, закончив выступать, ушел из цирка — что, к слову, случалось нечасто — и устроился комендантом турбазы на Псковщине. Цирковые его, понятное дело, нередко навещали. Турбаза та вместе с прилегающими лесами и озерами помещалась в огромных размеров котловине, поговаривали даже, что это вмятина, оставленная древним метеоритом. Внутри той котловины все тоже было не так, как вокруг нее. Нигде нет грибов, а там есть. Нигде нет ягод, а там есть. Зверь туда со всех краев сбегается и уходить не хочет. «А ведь при большой к тому охоте или невыносимой тоске… ведь можно запростяк в ту Псковскую область махануть, черт побери. Пройти семь морей и тридевять земель и оказаться на псковской земле» — вот такая странная мысль посетила Артема.)

Спать Артему не хотелось, но голова была мутной — такой трудно что-либо обдумывать. Ее не мешало освежить. Да и, кроме того, не мешало помыться — не стоило сразу же превращаться в беспросветного бродягу, которого меньше всего на свете волнуют вопросы личной гигиены.