По лезвию катаны

Слова сопровождались ударами по дереву. И что-то звякало в такт ударам. А рядом трясли головой и шумно выдыхали воздух лошади. Потом что-то протяжно заскрипело.

Артем открыл глаза и ничего не увидел. Было темно… Правда, темень только с первого взгляда показалась непроглядной. Прошло несколько мгновений, и Артем начал кое-что различать. Песок, а вот на нем появился колеблющийся, раскачивающийся отсвет, будто рядом кто-то ходит с фонарем.

Переступали ногами на одном месте лошади. Стрекотали какие-то ночные насекомые.

Нет сомнений — он по-прежнему привязан к седлу. Да и вообще все по-прежнему. Слабость в теле такая, что сам себе кажешься сделанным из сырого теста.

Но они все же куда-то добрались. Иначе что означают этот скрип и это «откройте». Скрип — это, почти наверняка, отворяемые створы ворот…

Ага, а вот ворота открыли. Лошади тронулись с места, пошли, голова Артема стала мерно раскачиваться…

…Потом, уже чуть позже, Артем понял, что его снимают с лошади и куда-то несут. Приоткрыв глаза, увидел, что несут его бритоголовые люди в желтых одеждах. Такую одежду Артем видел и в прежней жизни: по телевизору, в фильмах, видел в том же Китае. В такой одежде ходят буддийские монахи или вообще все их священнослужители… как они там зовутся… вот ведь, надо же, забыл. Ах да, ламы. Выходит, его привезли к ламам? В монастырь, что ли?

А потом его внесли куда-то, где было много мерцающего света («свечи, конечно, что же еще») и сильно, как в индийских магазинах, пахло благовониями. Его положили на жесткий пол («доски, струганые, не холодные»). Раздавались шлепки босых ног.

— Иди скорее, позови тибетца.

И почему они все ходят, не стоят на месте? Кто-то прошлепал в одну сторону, кто-то в другую, раздались какие-то стуки, звяканье — и все это болезненно отдавалось в голове, любой мало-мальский звук бил по мозгам напрямую, ничем не смягченный. Как киянкой бил. Ну, вот, сейчас бы, не когда-нибудь, в самый раз забыться крепчайшим сном, чтобы только не было этих ударов…

Над ним склонился человек. Такой же, как и все тут, бритоголовый, в желтых одеждах. Причем сбриты не только волосы на голове, но и брови. «Тибетец» — что-то такое там говорили. Наверное, он и есть, потому как у него немножко другой тип лица, не такой, как у японцев. Имеется некое неуловимое отличие… А впрочем, может, и вполне уловимое, только, чтобы уловить, требуется думалку напрягать, а Артем сейчас не смог бы сосредоточиться даже на самой пустяковой ерунде.

«Тибетец» положил ладонь Артему на сердце, подержал ее так, закрыв глаза и беззвучно шевеля губами. Потом отвел руку, сложил ладонь в кулак таким образом, чтобы торчал костяшкой вперед согнутый средний палец. Этой костяшкой он сильно надавил Артему чуть пониже желудка. Да настолько сильно надавил, что показалось — достал до позвоночника.

Сперва Артема пронзила такая боль, будто в тело вогнали железный штырь. Но это длилось мгновение, потом стало легче, словно боль частью уходила в тело «тибетца», а частью — в некий невидимый вертикальный столб, пробивший потолок и ушедший в самую необозримую из далей. Почему-то именно подобное сравнение пришло в этот миг на ум Артему.

«Тибетец» принялся что-то нараспев говорить на незнакомом Артему языке. Его слова звучали то как удары гонга, то как завывания муэдзинов, то как шум накатывающегося на берег океанского прибоя. Слова то становились черными птицами, проносящимися над головой, задевая крыльями и царапая кожу выпущенными когтями, то превращались в рой пчел, жалящих в ногу, в руку, в плечо, в живот, вокруг раны на плече, вокруг раны на боку. Слова сгорали темным дымом, светлым дымом, разбегались по телу то ли мурашками, то ли мурашами, слова полыхали в мозгу углями на жаровне. «Тибетец» говорил и говорил. И говорил он целую вечность, краев не имеющую…

И еще раз очнулся Артем, еще раз вернулась к нему четкость и адекватность восприятия. Он обнаружил, что лежит не на полу, а на каком-то возвышении, под голову подложен валик. Он был совершенно раздет. Все его тело было буквально утыкано иголками: длинными, металлическими, даже, похоже, золотыми. На концах всех иголок тлели благовонные палочки, и вверх поднималось множество тонких ароматных дымков. Рядом с Артемом стоял один из здешних бритоголовых обитателей в желтой одежде и по дощечке вполголоса что-то читал на японском языке.

— …смерть — это только распадение тела. Тело нам дали родители. Оно вскормлено пищей, поэтому болезни и смерть неизбежны. Но вы знаете, что Будда — это не тело, это Просветление. Тело исчезнет, а мудрость просветления останется навечно. Просветление будет жить с вами в виде Дхармы. Тот, кто видел мое тело, еще не видел меня. Меня видел тот, кто познал мое учение. После моей смерти вашим учителем будет моя Дхарма. Следуйте этой Дхарме — и вы будете верны мне[16].