По месту жительства

— Есть два пути: попросить характеристику и… попытаться продолжать работать… или сначала уволиться.

— Поступай, как тебе удобнее.

— Мне удобнее работать, а вот тебе… шефу, наверно, спокойнее, если я уволюсь.

Я подумала о предстоящей защите и промолчала.

— Нинок, так увольняться мне? — настойчиво повторила Вера.

— А на что вы жить будете это время? А если вообще откажут?

Вера пожала плечами.

— Черт их знает, все может быть. Так что ты советуешь?

Верины сто десять рублей были теперь единственным источником дохода Городецких.

— Слушай, — я чувствовала, что у меня заплетается язык. — А ты не можешь подождать месяц-другой?

Я представила себе, какая свистопляска начнется на факультете, как только Вера объявит о своем намерении. Пока что наш пуританский Университет оскоромился только один раз: с мехмата уехал студент-первокурсник. Это было два года назад, и с тех пор в ЛГУ не просочился ни один подозрительный по пятому пункту. А для сотрудников придумали новые учетные карточки. Выглядели они так:

^{Форма № 2.}

Учетная карточка научного работника.

Фамилия, И. О……………….

Национальность……………..

Фамилия, И. О. матери………

Национальность……………..

Фамилия, И. О. отца…………

Национальность……………..

Подпись:

Кадры выявляли мулатов, метисов, квартеронцев. И я, конечно, попалась. Несмотря на мой безупречный паспорт, мать моя, к сожалению, была еврейка. Такие, как я, оказались в особом списке в сейфе у проректора по кадрам товарища Катькало, квадратного человечка с жабьим лицом и водянистыми глазами. Как всемогущ был он! Никому так низко в коридоре не кланялись профессора, никого с таким трепетным вниманием не спрашивали о здоровье супруги. От него гораздо больше, чем от ученого совета, зависит моя защита, моя судьба.

Как отнесется он к Вериной выходке? Как откликнется это мне? Счастье еще, что Городецкая русская. И еще… история с Белоусовым. Все вместе… Это же трагедия для кафедры. Неужели Вера не понимает?

— Нина, мне очень неприятно, что у тебя могут быть из-за меня осложнения.

— Ты называешь это осложнениями? Это — катастрофа! Ты уедешь, а мне здесь жить и работать. А ты, что ты там будешь делать? Мыть полы, продавать жвачку, убирать чужие квартиры? И это все после Университета?

— Нина, я буду там жить, понимаешь, просто жить. А Университет… Тебе ли не знать, какая это липа.

Ни за что на свете я не признала бы теперь Верину правоту. Все мое существо протестовало против ее слов. Как животное, я хотела отстоять право на свою жизнь.

— Не такая уж липа. Во всяком случае, мне нравится то, что я делаю. А у вас просто стадный инстинкт. Знаешь, как овцы, — одна испугалась и все заметались…

Вера поднялась со скамейки.

— Не мучайся, Нина. Я все понимаю. Я подам заявление об уходе.

— Постой! Подожди до завтра. Я посоветуюсь с шефом… по-дружески.

Вера улыбнулась.

— Как хочешь. Но в таких ситуациях дружбы обрываются… как показал опыт.

Мы молча вернулись на кафедру. Леонов уже носился по коридору в поисках Городецкой. Однако при нашем появлении не закатился в истерике, но очень пристально нас оглядел. Ну, и чутье у этого проныры! Я толкнула Веру в электронку, а сама юркнула в кабинет. Леонов ворвался следом за мной.

— Что слышно? Какие новости?

Я зажмурилась, набрала воздуху и ринулась в ледяной поток… Лицо шефа не выразило ни удивления, ни гнева.

— Это можно было предвидеть, — сказал он. — Ну, что ж, скатертью дорога. Но пусть сперва уходит без лишнего шума. Я все равно буду вынужден ее уволить. А так… и ей, и нам спокойнее. Впрочем, какой уж тут покой.

Я, наконец, обрела дар речи.

— Для меня это так неожиданно, Алексей Николаевич. По-моему, это чистое безумие.

Леонов внимательно посмотрел на меня.

— Вы думаете? А сами-то не собираетесь? — и не дав мне опомниться, добавил: — Попросите сюда Городецкую.

Весь этот час я сидела во дворе на скамейке, тупо глядя на снующий взад-вперед университетский люд. За осыпавшимся тополем зиял проем распахнутой кафедры, косо перечеркнутый шваброй. Вот через нее перешагнул Эдик, встал на цыпочки, раскинул руки и сделал попытку взлететь. Промелькнула тощая спина Алешки Бондарчука в обнимку с ундинообразной девицей… Прошествовали Рива и Сузи, неся на вытянутых руках пирожки с повидло.

— Господи, Боже мой! Если бы отец был жив, что бы он сказал о тебе…

Наконец, на пороге показалась Городецкая. Я поднялась ей навстречу, но она помахала рукой и, не останавливаясь, не оглядываясь даже, направилась в сторону ректората.

Больше я ее не видела.

На следующее утро профессор Леонов позвонил мне и попросил приехать к нему домой. Он был в пижамных брюках и клетчатой рубахе. И выглядел совсем домашним, совсем непохожим на себя. Небритое лицо казалось осунувшимся и постаревшим.