По метеоусловиям Таймыра

– Геннадий Макарович несколько предвзято относится к начальнику управления механизации. Я понимаю, что все мы люди-человеки, но вам, как главному инженеру, надо уметь быть объективным. Иначе, – он развёл руками, – мы с вами тоже не имеем права руководить людьми. Легче всего вот так огульно оговорить человека. Такие же грехи, как у Сорокина, можно найти у каждого из сидящих здесь. Да и вы, Геннадий Макарович, не безгрешны…

– О чём речь? – приподнимаясь, пробасил Гриневский. – О какой такой необъективности – Сорокин мне рекорд угробил, моих мужиков премиальных лишил! Бульдозер две недели ремонтирует, я его обещаниями за два года уже во как сыт, – он рубанул ладонью по шее. – Все задержки по его вине. Правильно говорит главный, не тянешь – уступи место!

– Разрешите мне, – поднялся Смирнов, заместитель по общим вопросам и секретарь партийной организации. Неторопливо поправил очки, ровным тихим голосом произнёс: – Разве эти вопросы нельзя решить в рабочем порядке? Кадровая политика – это компетенция начальника строительства. Что же касается Сорокина, то понижать его за эти промахи не стоит, но предупредить надо. И дать время на исправление недостатков.

– Чтобы он завалил до конца то, что ещё не успел, – вполголоса произнёс Кузьмин.

Но Сорокин услышал.

Распаренный, красный от волнения, он вскочил с места, протиснулся между сидящими, вышел на середину.

– Ну что ж, Геннадий Макарович, вы начали этот разговор, так теперь выслушайте и меня. Вы заявили, что я плохой руководитель. А может, не в этом дело? Что же вы умолчали о том, что Сорокин слишком много о вас знает? Что вы видите себя уже в кресле начальника строительства? Гриневский вас устраивает, даже когда план валит, он ваш, он за вас, о нём вы ничего плохого не скажете, а если понадобится, то и защитите. Прикроете. И Божко ваш… Вы только и ждёте удобного случая, чтобы устранить неугодных вам, честных и принципиальных людей. А начальник строительства добрый, он – извините меня, Юрий Иванович, – близорукий добряк и никак не может раскусить вас… Нет, Сорокин за двадцать лет работы никогда не уступал карьеристам. Сорокин всегда боролся с ними, а сейчас тем более будет бороться. И если не поймёт этого Юрий Иванович, я полечу в главк, в министерство: вы, а не я, не соответствуете своей должности, вы, с вашим голым администрированием и нравственной нечистоплотностью…

– Довольно! – Солонецкий грохнул кулаком по столу. – Хватит, Сорокин! – Лицо его побелело, руки подрагивали. – У нас производственное совещание, а не профсоюзное собрание. Договорились чёрт знает до чего… Выйдите в приёмную, остыньте, потом зайдёте и доложите, что собираетесь предпринять, чтобы выправить положение.

Сорокин постоял, растерянно глядя на Солонецкого, потом медленно пошёл к выходу.

– Человек взволнован, не сдержался, но выгонять – это, простите, барские замашки, – нарушил тягостную тишину Костюков.

– Я готов вас выслушать после планёрки, – жёстко сказал Солонецкий. Повернулся к Кузьмину: – Продолжайте, Геннадий Макарович…

Но деловой настрой был утрачен, и Солонецкий скоро подвёл черту, пообещав в течение недели объехать все подразделения и разобраться, кто как работает.

Выходили из кабинета молча, не глядя друг на друга, но в коридоре загудели, заспорили, и Солонецкий попросил Кузьмина:

– Прикройте дверь, Геннадий Макарович, мне с вами нужно поговорить. – Подождал, пока тот вернётся на место, спросил: – Зачем вы подняли вопрос о Сорокине? Надеялись, что я поддержу? Так ведь не делается. Это люди. Кто теперь объяснит ваше поведение этим… – Он обвёл рукой пустые стулья. – Кто их убедит в вашей правоте?

– Я никого не собираюсь убеждать, – на скулах Кузьмина заходили желваки. – Всё очевидно.

– Для вас. – Солонецкий погладил занывшее плечо. – А для остальных не совсем… С Сорокиным я поговорю, но вы подумайте, что сейчас произошло. Иногда стоит не только по одним делам судить, кто на что способен.

– Я изложу своё мнение в докладной.

– Ничего ты не понял, – устало сказал Солонецкий. – Идите, товарищ главный инженер.

Поднял трубку красного аппарата, но в ней почему-то была тишина, и он раздражённо закрутил диск местного телефона.

– Почему связи с главком нет?! – кричал он, не замечая, что кричит. – Какое повреждение?.. Исправляйте!

Налил в стакан воды, выпил, стараясь не смотреть на дрожащие руки.

Бросил под язык таблетку.

Подождал, пока она растает, вызвал секретаршу.

– Вера Сергеевна, я тут нагрубил телефонисткам, – не поднимая головы, сказал он, – позвоните им… И передайте мою просьбу, чтобы связь наладили побыстрее.

– Вас Пискунов искал.

– Что у него?

– Говорил, что срочно нужны.

– Соедините.

Пискунов, срывающимся от старания голосом, стал докладывать, что самолёт с товарищем Ладовым на борту благополучно приземлился в Турильске.

– А что у вас там, диверсанты есть? – относя трубку подальше от уха, спросил Солонецкий.

– Диверсанты?! – встревоженно прокричал Пискунов. – Никак нет, товарищ начальник строительства, пока не замечалось… Но я прикажу…

– И пассажиров давно пора всех обыскивать, – морщась, продолжал Солонецкий.