По метеоусловиям Таймыра

Опустошение и растерянность вдруг навалились на Солонецкого. Сдавило грудь, и он неподвижно застыл, боясь пошевелиться. Нет, иначе поступить он не мог. То, что сделал, было единственно правильным.

Когда сердце отпустило, оделся и вышел на улицу.

Ночь стояла морозная и тихая. Прохожие прятали лицо в воротники, кутались в шарфы, и Солонецкий удивился, что не чувствует холода. И только на середине дороги, когда стало пощипывать нос и щёки, он вспомнил, что с утра было около тридцати градусов.

Вдруг ночь стала светлеть. В мягком синеватом полумраке померк свет уличных фонарей, и на звёздном небосводе он увидел сиреневую, плывущую к посёлку ленту. Переливаясь, она приближалась, словно выплясывала странный, вызывающий оторопь танец, и Солонецкий стал глядеть на неё, запрокинув голову и придерживая рукой шапку.

И ощутил прилив необъяснимого веселья.

– Красиво! – сказал остановившейся рядом парочке.

Девушка, прижимаясь к парню, отозвалась:

– Почему-то страшно…

– Не трусь, я с тобой. – Парень обнял её за плечи, и они ушли от Солонецкого.

Северное сияние охватило уже всё небо. Казалось, весь посёлок высыпал на улицы. Молодёжь дурачилась, резвилась в голубом свете, старики перебрасывались скупыми фразами, вспоминая, каким оно было в прошлом году.

Солонецкий неторопливо брёл по улице.

На площади перед домом культуры он увидел Ольгу Павловну. Её и Василису окружили парни. Они о чём-то оживлённо беседовали. Солонецкий догадался, что те пытаются познакомиться и удивился, как она ещё молода…

Ольга Павловна вдруг резко оттолкнула стоящего перед ней парня, торопливо пошла в сторону Солонецкого.

– Ну что ты совсем распахнулся, холодно же. – Она заботливо поправила ему шарф, застегнула пуговицы, и Солонецкий не стал сопротивляться.

Василиса вместе с парнями весёлой гурьбой вошли в клуб.

– Пошли домой, хороший мой.

Ольга Павловна подхватила его под руку. Они пошли по улице, и она всё что-то говорила и говорила, и он очень любил её в этот момент.

Дома Ольга Павловна раздела его, накормила, уложила в постель. Легла рядом, крепко обняв, и только тогда сказала:

– Я закончила, Юра… Я закончила портрет.

– Ты рада?

Она не ответила, стала гладить его грудь. Её волосы, пахнущие цветущей степью, вызывали неясные и волнующие воспоминания и помимо воли он видел лицо Ирины…

– Ты всё понимаешь, – сказал он.

– Да, я всё понимаю, – после паузы отозвалась Ольга Павловна и ещё крепче обняла его. И он не стал говорить то, что собирался сказать.

– Расскажи мне о своей жене, – вдруг попросила она, всё так же прижимаясь к нему, и Солонецкий с удивлением отметил, что так, наверное, до самой смерти и не поймёт женщин.

Он стал рассказывать об Ирине, Танюшке и всё боялся, что она отодвинется, расплачется, уйдёт, но она крепко обнимала его, а потом, словно прочтя его мысли, сказала:

– Ты не переживай, я очень счастлива…

Солонецкий не уловил ни фальши, ни обиды, ни ревности, а оттого ему стало легко и радостно. И с мыслью, что всё обязательно будет хорошо, он уснул.

Он не слышал, как тихо встала Ольга Павловна. Заботливо поправив на нём одеяло, ушла, в ванную и там, закрывшись, прижимая к лицу полотенце, долго плакала…

Он проснулся утром бодрый и совершенно здоровый. Съел приготовленный Ольгой Павловной завтрак, поцеловал её и пошёл в управление.

Глава 24

Кузьмин прилетел в начале следующей недели, не звоня и не давая телеграммы. О его прилёте Солонецкий узнал от бдительного Пискунова, в разгар планерки доложившего: «Из самолёта вышел бывший товарищ Кузьмин и теперь сидит в вагончике, в общем зале, и ждёт оказию». Солонецкий приказал Пискунову во что бы то ни стало, хоть силком, провести Кузьмина в свой кабинет, напоить кофе или чёрт знает чем, чего тот захочет, и, пока не придёт машина, развлекать во всю мочь.

– А главное, – не замечая, что кричит, наставлял Солонецкий, – отправляй к чёртовой бабушке побыстрей борт! И чтоб никаких самолётов до того, как я подъеду.

Пискунов растерянно замялся, но Солонецкий положил трубку и наскоро свернул планёрку.

Уже возле машины его нагнал Костюков.

– Не затруднит вас меня подвезти?

– На аэродром? Вам-то что там делать?

– Расписание хочу посмотреть…

Солонецкий взглянул на улыбающегося Костюкова, неохотно сказал:

– Садитесь.

Когда машина тронулась, Костюков спросил:

– Кузьмина встречать едете?

– Откуда всё знаешь, Илья Герасимович, поделись? – обернулся Солонецкий.

– Дедукция… Конан Дойля люблю перечитывать.

– Ну, тогда и гадать нечего, устраивайся в Скотленд-Ярд.

– Время покажет, – скрывая обиду, уклончиво произнёс Костюков.

На аэродроме Солонецкий быстро прошёл в здание аэропорта – три состыкованных вагончика. Кузьмин сидел на скамейке, кутаясь в шубу, придерживая рукой пухлый коричневый портфель.

– Ну, здравствуй, Геннадий Макарович, – протянул Солонецкий руку и так посмотрел на суетящегося подле Пискунова, что тот невольно вытянулся, бросив руки по швам. – Как долетел?

– Нормально.

Кузьмин подхватил портфель и пошёл вперёд, а Солонецкий, поискав глазами, что бы ещё могло принадлежать главному инженеру, и не увидев багажа, вышел следом.