По методу профессора Лозанова

А Звягинцеву:

— Ты, Тоша, сегодня молодцом выглядишь. — И опять Крымову:

— После похорон Володи на нем лица не было.

— Да и ты был не лучше, — сказал Звягинцев.

— Я — жилистый. Я выдюжу. Мне этих гадов, что Володю до могилы довели, найти надо. Заметьте — очень надо, Александр Иванович.

— Но я же все вам объяснил, Алексей Алексеевич.

— Это само собой. Ты, Тоша, фотокарточки товарищу следователю не показывал?

— Какие фотокарточки?

— Где ты и Вовка. Оба в полушубках. И еще ту, где он улыбается во весь рот.

Анна Николаевна начала привставать с места, но муж усадил ее жестом, объяснял:

— После ремонта куда-то альбом задевался. Никак не найду. Ты, Анюта, поищи как-нибудь на антресолях. Там, в альбоме, Александр Иванович, одна действительно замечательная карточка есть. Молодые мы оба, красивые, стройные. И Володя мне снимок тот подписал лаконично, но емко. Это он умел. «Другу, брату, крестнику». Мы вдвоем с задания возвращались, напоролись на засаду. Володя с двоими справился, а я еще троих выстрелами снял. Неплохой был стрелок. Рука не дрожала. Но его ранили в ногу, и я его еще три километра на себе тащил… Да думаю — поменяйся мы местами — он не хуже бы моего распорядился. Только еще с шуточками да прибауточками. Ах, какой был парень!

Звягинцев вынул из кармана большой носовой платок. Приложил к глазам.

— Жена Мельникова — Вера, — голос Федина звучал глухо, — человек очень больной. Не знаю, как она это переживет. Заметьте — прожили они вместе сорок лет душа в душу. Володя ведь не только был другом замечательным, работником, но и прекрасным мужем, отцом. Дом на нем держался. У дочери его двое малышей, а муж ее бросил несколько лет назад. Как все они теперь будут? И выходит, Александр Иванович, что анонимки эти треклятые, не только против Володи были, но и против его внуков.

— Товарищи, — взмолился Крымов, — я ведь вам все объяснил.

— Понятно, понятно, — согласился Федин.

— Что, трудно анонимщика за руку схватить? — спросил Звягинцев. — Или это только в газетах пишут: «Ура доблестной милиции! Слава, мужество, почет!»

— В адрес милиции, особенно в последнее время, — спокойно говорил Крымов, — было высказано немало. А схватить анонимщика за руку действительно сложно. Если он неглуп, хитер и изворотлив, может, и вообще разоблачить его не удастся.

— А как же ваши хваленые эксперты, сыщики, проводники с собаками? На улицу выйдешь — везде машины ГАИ с сиренами и мигалками и еще машины с таинственными буквами «ПГ», — не унимался Звягинцев.

— «ПГ» означает — патрульные группы, — объяснил Крымов. — И борьбой с анонимщиками они не занимаются.

— Я так понимаю, — сказал Федин, — что все вы сильны чисто теоретически. «Преступник, мол, от нас не уйдет! Наказание неотвратимо! Правда восторжествует!» А на практике…

— Я же посоветовал вам пойти к прокурору, — перебил его Александр Иванович.

— Да был я у него! — повысил голос Алексей Алексеевич. — Мужик, видать, он неплохой. Вроде бы все понял. И сошлись мы на том, что для общества необходима жесткая борьба с клеветниками. И про статьи Уголовного кодекса он мне все объяснил. 130-я — клевета. При отягчающих обстоятельствах до пяти лет можно дать мерзавцу. А по 180-й — ложный донос — и до семи лет. Да только как было бы здорово, если преступника мы нашли бы сами — вот я, скажем, и Антон. Передали бы вам в руки, а уж вы бы…

— Это вам тоже сказал Марат Николаевич?

— Нет. Но так было бы проще, верно? А прокурор обещал посмотреть материалы, повздыхал и объяснил мне, что в практике редко подобные дела удается до суда довести.

— Стало быть, клеветники неуязвимы, Александр Иванович, — в голосе Звягинцева звучала насмешка. — Не добраться, выходит, до них. Я так Алеше и говорил: зря, мол, он это все затевает. Вот вам и сила нашего закона. Вот вам и сила прокуратуры, милиции.

Крымов молчал, рассматривал рисунок на чашке. К чаю он так и не притронулся…

Через час Крымов ехал в метро домой. И все вспоминал этих двух стариков, которые весь вечер нападали на него, чуть ли не оскорбляли. Но в обиде он не был. Симпатичные старики. И Федин, и, особенно, Звягинцев. Это поразительно, как удалось Антону Михайловичу в рамках своей квартиры сохранить в неприкосновенности атмосферу конца сороковых — начала пятидесятых. Да, на двери у него надо было бы повесить табличку: «Охраняется государством». А Анну Николаевну назначить экскурсоводом. Она бы следила, чтобы при входе экскурсанты надевали тапочки и задушевно рассказывала бы что большой абажур над столом, вне сомнения, придает уют, оставляя все, что за пределами светового круга, во мраке, а милые слоники — символ покоя и семейного счастья. Интересно: почему именно эта эпоха так дорога Звягинцеву?

Ну, может, от того, что война кончилась. И не очень сытая, не комфортабельная, зато мирная жизнь стала воплощением счастья. А может, эта квартирка была первой приличной площадью, которую он получил с Анной Николаевной.