По миру с барабаном. Дневник буддийского монаха

На холм поднялся вместе с нами и старичок – патриарх буддистов Камбоджи. Он приехал в Нью-Дели на открытие Всемирного Буддийского центра. Этот тхеравадинский монах рассказал нам, что здесь Будда проповедовал Махасотапатана-сутру, или сутру о Дыхании. Она о том, что освобождение, или путь к нирване, достигается внимательностью к своему дыханию, да и вообще ко всему – к своему телу, к своим действиям. Иначе говоря, сиди, когда сидишь, и стой, когда стоишь, а не витай в прошлом и будущем. Живи настоящим.

Камбоджиец все время кутал какой-то тряпкой бритую голову. Видимо, на его родине еще жарче, чем в Индии, и здесь по утрам, при 20—25-градусной жаре, он мерзнет. Насколько же относительны понятия о тепле и холоде!

Учитель представил нас Имай-сёнину – одному из самых старших монахов Ниппондзан Мёходзи, настоятелю храма в центральной Индии, в Варде, где состоялась первая встреча Махатмы Ганди и Нитидацу Фудзии. Три года назад там построили Ступу Мира. Два монаха из нашей «постсоветской» группы (Слава из Киева и Сергей из Донецка) присутствовали на церемонии ее открытия. Имай-сёнин пригласил нас всех в Варду[65].

29 октября 1996 г. На церемонии открытия храма Всемирного Буддийского центра собралось много опытных монахов, у нас появилась возможность учиться не только у Тэрасавы-сэнсэя, но и у тех, кто в свое время наставлял его. Например, в Индии Сэнсэй практиковал под руководством Сюгэй-сёнина – теперь уже старичка, но весьма энергичного и веселого, имя которого переводится как «Добро пожаловать, сакэ». Сакэ – известная японская рисовая водка. Пристрастие этого монаха к алкогольному напитку настолько необычно для японцев, что преподобный Нитидацу Фудзии решил даже отразить это в его имени.

После службы Сюгэй-сёнин прочитал письмо из первого тома собрания сочинений Фудзии-гурудзи, которое начали понемногу издавать в Японии. Чтение старичок нередко прерывал всхлипываниями. Я заметил, что Сэнсэй тоже плачет. Я был настолько поражен, что с нетерпением ожидал, когда Учитель сможет перевести письмо на русский язык. Как оказалось, Сюгэй-сёнин выбрал его специально для нас, молодых монахов.

Письмо было написано перед началом Второй мировой войны. Преподобный Нитидацу Фудзии жил в Бомбее, в соломенной хижине, которую сложил сам. Место было очень грязное. Неподалеку дымил крематорий. Тяжелая болезнь поразила его. Фудзии-гурудзи приготовился умереть… Но на седьмой день он написал иероглифы мандалы «Наму-Мё-Хо-Рэн-Гэ-Кё» и вдруг почувствовал себя лучше. Затем он отправился лечиться на горячий источник в Раджгир. Там мары снова искушали преподобного Нитидацу Фудзии, и он чуть не сжег себя.

Письмо, написанное Фудзии-гурудзи, связано со скандалом, в котором был замешан один из монахов ордена Ниппондзан Мёходзи. Он перед началом очень важной работы попал в крайне неприятную историю и угодил за решетку, о чем стало широко известно. Преподобный Нитидацу Фудзии узнал об этом из японской газеты, опубликовавшей покаянное заявление монаха перед властями.

Фудзии-гурудзи говорит в письме, обращенном к одному из своих близких учеников, что монахи ордена, вероятно, мучимы вопросом, как им отнестись к преступлению собрата, что предпринять. «Ни в коем случае не изгоняйте провинившегося из ордена», – пишет он. Мы не должны уподобляться политикам, которые критикуют друг друга, не обладая собственными моральными качествами[66]. Изгнать – значит объявить себя непогрешимым. Это было бы лицемерием, поскольку в нашем веке никто не свят. Если сравнивать последователей Будды различных времен, орден Ниппондзан Мёходзи следовало бы назвать орденом худших учеников…

Век Конца Дхармы требует от учеников Будды практиковать не столько заповеди, сколько сострадание. Если мы даем клятву бодхисаттвы – спасти всех без исключения живых существ, мы разделяем с ними их судьбу. Точно так же учитель разделяет карму[67] своих учеников. И когда они допускают ошибки, значит допускает ошибки и он. Поэтому не остается ничего, кроме смирения и кротости.

Неважно, сколь добродетелен человек, но если однажды он дает клятву не пожалеть собственной жизни ради освобождения всех живых существ, то такой человек уже является великим бодхисаттвой. Никто не вправе изгонять из ордена произносящего «Наму-Мё-Хо-Рэн-Гэ-Кё», какие бы тяжелые грехи ни лежали на этом человеке. Учитель не видит его грех, но зрит в нем великого бодхисаттву.

Христос ведь тоже говорил, указуя на Марию Магдалину: «Кто без греха, тот пусть бросит в нее камень»…

Объяснив нам значение письма своего Учителя, Тэрасава-сэнсэй заговорил о том, что преподобный Нитидацу Фудзии хранил очень много шарир. Этих частичек мощей Будды Шакьямуни было у него больше, чем у кого бы то ни было в современном буддийском сообществе.