По миру с барабаном. Дневник буддийского монаха

Я увидел, как этот принцип воплощается в описанном Махатмой Ганди поведении тех, кто первыми бросает палку. Ты не требуешь от другого человека, держащего палку, бросить ее, как условие для твоего собственного разоружения, но подводишь человека к этому поступку самым удобным для него образом – так, чтобы ему осталось лишь повторить за тобой. Ты берешь на себя главный риск, ибо разоружиться перед вооруженным человеком – это несомненный риск. Взять на себя главную тяжесть, облегчить другому продвижение к добру – это как раз и есть такой принцип твоего служения другому, а не другого – тебе.

Вот как гандийская практика ахимсы, основанная на толстовской проповеди непротивления злу, оказывается самыми глубокими своими корнями в 12-й главе Лотосовой сутры.

Я прочитал уже три четверти автобиографии Ганди с подзаголовком «Мои опыты Правды». Опыты – ибо личность не является чем-то постоянным. Невозможно написать подлинную автобиографию, поскольку твой сегодняшний взгляд искажает тебя вчерашнего. На самом деле пишется история не одной, а нескольких личностей, объединенных поиском Истины и ничем иным.

Поиск Истины, или установление Правды, по-индийски называется «Сатьяграха». Сатьяграха требует от тебя признавать даже то, что могло бы скомпрометировать тебя и твое дело, коль скоро твое дело – это не дело ради дела, но правды ради. Ганди осознал этот принцип со всей остротой, практикуя как адвокат. Он понял, что юриспруденция – наука обмана, особенно же это относится к адвокатской практике. Адвоката нанимают чаще всего преступники, стремящиеся избежать справедливого наказания. И адвокаты, поскольку им заплачены деньги, занимаются не поиском истины, а выворачиванием ее таким образом, чтобы подсудимый, даже если он виноват, был все же оправдан. Это сделалось кровью и плотью судебной практики – настолько, что очень необычно выглядело поведение Ганди, который первым делом отсекал клиентов, хотевших обмануть суд, а во-вторых, открыто признавал ошибки со стороны защиты. Это действовало на судью сильнее, чем изощренное красноречие.

Позавтракав, мы стали подниматься на гору. Чуть повыше гостиницы живет тот самый бывший министр обороны Гурунг-джи. По дороге мы зашли к нему.

И вот по скользкой глине крутой тропы два непальца несли меня теперь уже в кресле, прикрепленном к двум палкам. Мне было очень страшно. Все время казалось, что они поскользнутся. Спасало только то, что я произносил вместе со всеми молитву «Наму-Мё-Хо-Рэн-Гэ-Кё».

Отсюда, с вершины горы, Гималаи смотрятся еще величественнее.

После вечерней церемонии Тэрасава-сэнсэй рассказал о трехнедельной практике, проведенной им в этих местах, когда ему было 23 года. Он ушел тогда далеко вглубь Гималаев. Сэнсэй отправился 15 июля по длинному ущелью к горе Даулагири. Снежные вершины – он дошел до границы, за которой начинаются снега, – великолепно окрашивались на рассвете и на закате, они сверкали, как серебро, когда всходила полная луна.

Но был сезон дождей, и на четвертый день обрушился ливень, разразилась гроза, под которой Тэрасава-сэнсэй сидел целые сутки, приготовившись умереть. Он дал тогда клятву, что, если выживет, всю свою жизнь посвятит широкому распространению Лотосовой сутры. Но он не обнаружил сутру рядом с собой, когда очнулся от сна, в который, как оказалось, впал, замерзнув. Дело в том, что под Тэрасавой-сэнсэем образовался поток воды, он-то и унес сутру. Гроза продолжалась. Сэнсэй стал спускаться с гор.

Вернувшись, он рассказал обо всем своему учителю. Нитидацу Фудзии спокойно выслушал и спросил, где сутра. Сэнсэй объяснил учителю свои мысли, что если она останется в Гималаях, то это будет залогом ее широкого распространения… Не меняясь в лице, глядя в одну точку, Фудзии-гурудзи таким же ровным голосом произнес: «Пойди и забери сутру». Не дав себе никакого отдыха, Тэрасава-сэнсэй сразу же отправился назад в горы… Он шел целый день, почти бежал, он не спал. Нитидацу Фудзии просил его вернуться к своему дню рождения 6 августа.

Это было строго, но полезно. Сэнсэй нашел-таки сутру, тонкая рисовая бумага которой непомерно разбухла от воды.

Потом в течение трех месяцев после каждой церемонии, до и после завтрака Нитидацу Фудзии перед всеми монахами выговаривал Тэрасаве-сэнсэю за тот случай. Точно так же он выговаривал ему в Англии по поводу приготовления пищи, ибо, готовя пищу, обучаются тому, как учить других. Учитель был столь пристрастен еще только к Марияме-сёнину, который жил в ашраме Ганди.

Сэнсэй подытожил: когда учитель ругает ученика, кричит на него, то он облегчает тем самым последствия дурной кармы ученика, накопленной в прошлых жизнях…

После той 21-дневной практики Тэрасаве-сэнсэю рано утром на окраине Покхары приснился сон, в котором он за руку уводил Нитидацу Фудзии от ступы, строившейся на горе. Сон сбылся через три года, когда деятельность Ниппондзан Мёходзи была запрещена в Индии и Непале. Индуистская верхушка была тому причиной.