По моей могиле кто-то ходил

– Эй! Так не положено говорить, – запротестовал Паоло.

– Извините меня.

Франк встал.

– А вы не боитесь, что легавые станут приставать к вам с вопросами?

– Может возникнуть и такое, – сказал Гесслер.

Они взглянули друг на друга как два незнакомых человека, которым предстоит заключить между собой соглашение.

– Спасибо за все, мэтр, – прошептал Франк, протягивая ему руки в наручниках.

Гесслер поспешно пожал руки Франка и повернулся к молодой женщине. Он увидел, что она плачет, и ощутил странный ожог в глубине горла.

– Месье Гесслер, – пролепетала Лиза.

Больше она ничего не могла вымолвить. Он сделал ей жест, что не стоит продолжать: все и так ясно.

– Как вы называете во Франции такие растения, очень красивые, с как бы вырезанными листьями? – спросил он.

– Филодендроны, – прошептала Лиза.

Гесслер кивнул.

– У нас дома есть одно такое великолепное растение. Каждый год оно приносит по четыре листа и скоро займет всю квартиру.

Его фраза прозвучала как шифрованное послание. Ее тайный смысл остался непонятен Паоло и Франку. Адвокат взял безжизненную руку Лизы и поднес к своим губам. Затем выпустил ее и вышел не оборачиваясь.

– Он мог бы попрощаться и со мной, – сказал Паоло, – ведь я тоже человек.

Потом, повернувшись к Лизе, он спросил ее раздраженным голосом:

– Что он там наплел тебе с этими филодендронами?

Она не ответила. Франк, затянувшись сигаретой, выпустил голубоватый дым.

– Извините мою прямоту, – продолжил Паоло, – но мне очень не понравился этот парень. Нехорошо как-то чувствовать неприязнь к людям, сделавшим тебе добро, вы не находите?

Не получив никакого ответа, он попытался было обрушиться на Варнера, намереваясь что-то сказать ему, что было довольно тяжело, учитывая то, что он не знал по-немецки ни одного слова.

Немец в ответ только любезно улыбался.

– Если бы ты не был таким мудаком, ты бы научился французскому! – сказал ему Паоло.

Улыбка Варнера стала еще шире.

* * *

– Франк, любовь моя!

Он поднял голову. Конечно, Лиза и раньше говорила ему нежные слова, но никогда не употребляла слово "любовь". Однажды он сказал ей об этом, и она попыталась с трудом объясниться. По ее мнению, "любовь" – это ядовитое, отравленное слово, и она боялась его.

– В какой-то момент я даже смирилась, что мы никогда больше не увидимся, Франк. Как ты считаешь, я изменилась?

Его тяжелый взгляд, в котором было что-то вызывающее, испугал ее.

– Странно представлять себе людей, когда ты не видишь их целых пять лет, – в конце концов пробормотал он.

Паоло почувствовал себя лишним.

– Что они там возятся с этим фургоном! – сказал он, направляясь к складу. – Пойдем посмотрим? – предложил он Варнеру. Но поскольку тот не двигался, Паоло спросил: – Скажите-ка, Лиза, как по-немецки: "Пойдем-ка, корешок!"?

Лиза перевела Варнеру слова Паоло, и оба мужчины вышли. Оставшись наедине с Франком, вместо облегчения она ощутила смутную тревогу.

– Какой же ты представлял меня? – спросила молодая женщина.

– Именно такой, какая ты есть, – твердо сказал Франк, – это-то меня и удивляет. Ты слишком совпадаешь с тем образом, который я создал сам себе.

Скованными руками он ласково провел по ее лицу.

– Я говорил себе... – начал было он, но замолчал, и его глаза затуманились.

– Что ты говорил себе, Франк?

Он покачал головой.

– Нет, оставь, я отвык разговаривать.

Она губами прикоснулась слегка к лицу своего любовника, обнаруживая новые, еле ощутимые морщины. Должно быть, он ужасно страдал, сидя в четырех стенах своей камеры.

– Чего тебе больше всего не доставало эти пять лет? – с едва уловимым кокетством спросила Лиза.

Этот вопрос заставил Франка задуматься. Он улыбнулся, напустил на себя наглый вид и прошептал:

– Ты, правда, хочешь, чтобы я сказал тебе?

Она знала, что ее ожидает разочарование, но, заранее смирившись с этим, кивнула:

– Конечно, говори!

– Деревьев, – серьезно ответил Франк. – Деревьев, Лиза!

Она не могла понять, правду он говорит или врет. У Франка всегда были необъяснимые приступы лирического настроения. Временами этот жестокий человек с холодными страстями погружался в дешевую поэзию и как бы пропитывался ею. Из подобной депрессии он выходил еще более жестким и мрачным.

На этот раз он говорил искренне.

– Деревьев? – повторила Лиза.

Она с трудом могла представить себе дерево. Это слово было для нее лишено всякого смысла.

– Я потратил пять лет, чтобы понять, что же такое дерево, – заявил Франк. – Теперь я знаю...

Подойдя к стеклянной двери, он выглянул наружу. На мокрой, слабо освещенной улице не было никаких признаков растительности.

– И здесь их нет, – заметил он. – Всюду железо, бетон! Люди убивают мир.

Подойдя к нему сзади, Лиза обняла его за талию. Прижавшись к его спине, она прошептала ломающимся голосом:

– О! Франк! Скажи мне, что это ты! Что это – именно ты!

– Это я, – сказал Франк.