По моему хотению, по отцовскому велению

Что же его так смеяться-то разбирало? Это было не ясно. Но стало понятно, что не дождаться мне было от него ничего про пасеку. Мало того, желания вести меня к пчелам я у него тоже не ощутила. И еще, была догадка, что точно знал о моем паническом страхе перед этими насекомыми, поэтому настойчиво предлагал прогуляться с ним до ульев, был уверен, что не пойду, ни за какие коврижки. Откуда, спрашивается, был так осведомлен?! Может, он знал обо мне гораздо больше, чем я о себе в тот момент? Могло такое быть? Фантастично, но кто его знал…

И так, что я имела? Понятно с ним, с этим Сашкой, стало только одно, что тип он мутный. Была уверена, что изображал из себя кого-то. А сам… Кто же он был, на самом деле? Пасечник, простачок этакий и темный деревенский парень? Ничуть не бывало! Глаза его выдавали на сто процентов. Нет, мало в нем было простоты. Старался быть в образе, и только. А что, если он, все же, был из уголовников? Мама моя! Этого мне хотелось меньше всего. А чего тогда хотелось? Сама не знала. Вот и раз!

– Эй! Ты куда? – Сашка заметил, что я поднялась с места, и явно напрягся.

– Куда, куда… В кустики! Не понятно, что ли?!

– Только давай без глупостей, Лариска. Имей в виду, я вижу в темноте, так что…

– Так мне подальше отойти, что ли? – Прикинулась я глупенькой.

– Я тебе отойду подальше! – Он вдруг стал подниматься тоже. – Дурочку она из себя решила строить!

По голосу поняла, что шутить ему со мной расхотелось. Не надо было напрягаться и прислушиваться, чтобы различить его злость. Не сказал, а зарычал, никак не меньше. Ну, точно, уголовник! Мама моя! Допрыгалась я! Мне сделалось так плохо, что ноги отказывались держать. Поэтому я и плюхнулась обратно на бревно, с которого только-только успела подняться.

– Что, передумала? Откладываются твои кустики? И, правильно! Сиди смирно. Вон, на небо смотри. Это у тебя хорошо получается. – Он тоже снова уселся, запахнул плотнее полы пиджака и вытянул в сторону огня свои длинные ноги.

– А расскажи мне о себе? А, Саш? Правда. Сидим, молчим. Скучно.

– Веселее, вряд ли, станет. Ничего такого в моей жизни, Ларка, нет, чтобы можно было про нее у костра рассказывать. Родился, учился, отслужил в армии, работать начал. Пожалуй, все. Как тебе?

– Это про каждого так рассказать можно. Ты какой-нибудь особый случай припомни.

– Что ты имеешь в виду? Сама расскажи, тогда я, может, и пойму, о чем речь.

Вот вам и раз! Сама себя в лужу посадила. Что было рассказывать, если ничего про себя не помнила? Врать, что ли? Или, все же, помнила? Наморщила лоб и задумалась.

– Я училась в институте. Недавно только его закончила. – Начала это рассказывать через великое напряжение в мозгу, но шарики и ролики, хоть и со скрипом, но начали проворачиваться и выдавать пока непонятную, но, все же, информацию. – С литературой мой ВУЗ ничего общего не имел. И вдруг, я почувствовала серьезную потребность сесть и взяться за сочинительство. Написала рассказ. Отправила его в издательство. А они взяли и напечатали. Представляешь?!

– И что? – Свел он брови у переносицы.

– Как, что? Это же поворот в судьбе. Живешь, живешь, думаешь, что все про себя знаешь. А потом, бац! Ничего еще окончательно, оказывается, мы про себя не определили!

– Это все как-то туманно. Одни образы. Ты конкретную историю про себя давай. Пусть простую, даже предпочтительнее такую, не надо мне судьбоносной.

– Ладно. Будет тебе совсем простая. Из детства подойдет?

– Давай.

– Меня пчелы искусали. Не одна, не пять. А, много. Точно, сколько их было, не скажу. Маленькая я тогда была. Под стол пешком ходила. Дело было на пикнике. Пчелы слетелись на сладкое. А отец решил их прогнать и стал махать свернутым пледом. Сдернул его с земли и принялся им размахивать, крутить над головой, на манер пропеллера. Он считал, что защищал меня. А я сидела в траве у самых его ног. Не мог он видеть, как они меня атаковали, слетаясь по верхушкам травы.

– Что было потом? Как же ты выжила? Большая доза пчелиного яда смертельна.

– Рядом была пасека. Прибежали люди. Меня подняли с земли и принесли в подобную избушку. Что-то вроде твоей. Но точнее не помню. Не могу вспомнить ни боли, ни жара, ни примочек и лекарств. Только четко вижу картинку, на которой папа, как большой вертолет рассекает воздух, крутя над нами свернутую жгутом ткань. А потом еще мальчишку. Это уже в избе. Он стоит и пристально так на меня смотрит. Старше меня, взъерошенные русые волосы на круглой голове и внимательный взгляд синих-пресиних крупных глаз. Самое интересное было то, что я себя ощущала через эти его глаза.

– Это как?

– Через его эмоции. Вытаращенные глаза, подвижный зрачок. Он видел нечто ужасное. Этот мальчик меня боялся. Понимаешь? Был очень удивлен и почти испуган. Точно, увидел монстра. А мне отчего-то стало легче. Я его пугала, видела это, а значит, что я была перед ним, жила пока, одним словом. Понимаешь, или я снова увлеклась?

– А теперь давай свой сон. – Он полез в карман и достал пачку сигарет, зажимая всю ее в пятерне так, что нельзя было разобрать марку.

– Разве ты куришь? Раньше я этого не заметила.