По найму

— Ну что же, я ее вполне понимаю, — отозвалась леди Франклин, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся. — Войдите в ее положение! Когда уходят одни заботы, им на смену приходят другие. Я и сама, признаться, не вполне довольна жизнью, — и в этом мы с вашей женой схожи! — хотя сегодня я вдруг почувствовала в себе такую радость, какой уже давно не испытывала. Почувствовала в себе... Как будто можно почувствовать не в себе, а в ком-то другом. А впрочем, — размышляла она вслух, — это вполне возможно. Почему бы и нет? Вы сделали для меня много хорошего — не могу даже объяснить, в чем именно оно заключалось, но это так. Я бы рискнула сказать, что почувствовала в себе радость через вас, но боюсь, что это прозвучит полной бессмыслицей. Ясно одно: когда я думаю и говорю о себе (чем я занимаюсь постоянно), мне кажется, что нынешнее мое «я» сильно отличается от того, что скрывалось за этим словом всего-навсего неделю назад. Это самое мое «я» раньше было жутким чудовищем, кошмаром, когда я произносила это слово — вслух или про себя, — у меня замирало сердце. Я! Я! Я! Казалось, я говорила «моя темница», «моя камера пыток» — может быть, я и преувеличиваю, но так или иначе это означало нечто отгораживавшее меня от окружающего мира — прочно, наглухо, навсегда... Возможно, конечно, это нервное... У вас все в порядке с нервами?

— Вроде бы, — отозвался Ледбиттер, не подозревая, до какой степени заблуждается. — Правда, я знал одного парня, так из него они торчали во все стороны и на концах курчавились.

Леди Франклин печально улыбнулась.

— В таком случае вам не понять, — и слава Богу! — что значит быть пленником собственного «я», того самого «я», которое вызывает у вас неприязнь и отвечает вам взаимностью. Наше «я» — страшный шантажист, от него нельзя откупиться никакими средствами. Вы, наверное, понимаете, что я имею в виду. Но теперь я могу покидать свою темницу, когда заблагорассудится — ой, не сглазить бы — надо постучать по дереву! — Леди Франклин огляделась в поисках чего-то деревянного, но вокруг был только холодный металл. Тогда она рассмеялась. — А знаете, куда я спасаюсь бегством? Вы, наверное, мне не поверите, но в трудные минуты я бегу в ваш мир, в вашу семейную жизнь. Она стала для меня гораздо реальнее, чем моя собственная, — я с головой погружаюсь в ваши заботы, радости и горести. Ваши истории стали моим спасением: если б вы знали, как я вам за это благодарна!

— А я благодарен вам, миледи, — скромно отозвался Ледбиттер.

— Какие пустяки! Что такое деньги?! Разумеется, от них зависит очень многое, но, уверяю вас, они не всесильны. Деньги, например, не могут отворить двери темницы, но зато могут лишить свободы. Когда вы станете самостоятельным человеком — я не сомневаюсь, что рано или поздно это обязательно произойдет, — вы вспомните мои слова. Будьте же бдительны. («Ох, и большие же деньги потребуются, чтобы лишить меня свободы», — мелькнуло в голове у Ледбиттера.) Но ради Бога, не подумайте, — продолжала между тем леди Франклин, которой в молчании Ледбиттера вдруг почудилось неодобрение, — что, научившись сбегать в вашу жизнь, я... превращусь теперь в постояльца, в богатого нахлебника, — заговорив о деньгах, она смутилась и покраснела, — только потому, что в вашем семейном кругу мне было уютно и тепло. Теперь я иногда собираюсь навязывать свое общество и другим. Послезавтра, например, я иду в гости, — впервые после смерти мужа! — и, не скрою, иду с удовольствием. Ну, а сегодня я решила поездить по магазинам — хочу немного принарядиться.

Она замолчала, а Ледбиттер вдруг отметил про себя, что сообщение леди Франклин о ее предстоящем выходе в свет не вызвало у него никакого энтузиазма.

— Когда же это будет? — осведомился он деловым тоном. — Если вам понадобится машина, то я...

— Нет, нет, — поспешно отозвалась леди Франклин. — Это в двух шагах отсюда. Я с удовольствием прогуляюсь. Ходить пешком полезно.

Идея прогулки одобрения не получила.

— Боюсь, что прогуляться вам придется сейчас, миледи, — буркнул Ледбиттер. — Здесь запрещена стоянка. Я поставлю машину на Парк-стрит, но через двадцать минут меня и оттуда прогонят.

— Господи, почему все так любят создавать дополнительные сложности, — простонала леди Франклин, в глубине души только обрадовавшись такому осложнению. В своем новом состоянии она рассматривала подобные помехи как веселое приключение. — Даю вам честное слово, что больше чем на двадцать минут я не задержусь.

Ледбиттер помог ей выбраться из машины, а сам поехал к условленному месту. Через двадцать минут полицейский велел ему отъехать, и он стал кружить по окрестным улицам, чего вообще-то терпеть не мог. Когда прошло еще полчаса и появилась виновато улыбающаяся леди Франклин, Ледбиттер был уверен, что не сможет заставить себя улыбнуться в ответ, но, как выяснилось, ошибся.