По найму

«Благодарю вас. Все!» — так, кажется, сказала ему на прощание леди Франклин. Все, да не совсем! От нее пришел чек. Но, расписавшись и поставив на нем печать своей фирмы, Ледбиттер вдруг почувствовал, как в душе его словно что-то щелкнуло. Теперь, похоже, они и в самом деле распрощались. Господи, какого же дурака он свалял! Поверил женщине! Они ведь и сами не знают, чего хотят. Ни в коем случае не вступать с женщинами ни в какие серьезные отношения — гласило его правило номер один. Расставаясь с ними, вычеркивать их из памяти — это было правило номер два. Последнее теперь сделать нетрудно: ведь он уже почти не сердился на леди Франклин. Точнее, просто не сердился.

ГЛАВА 15

— Милый, ты все замечательно придумал, но почему такая расточительность?! Ты получил наследство? Когда мы на днях обедали в «Хромом утенке», ты не казался богачом.

— Ты хочешь сказать, что я не заплатил...

— Боже упаси! Но тебя, видно, мучает совесть...

— Я не виноват, что все считают меня... Впрочем, за это время кое-что действительно произошло.

— Вот видишь. Так расскажи мне об этом, Хьюи.

Хьюи немного помолчал.

— Уж не знаю, стоит ли. Боюсь, ты меня будешь ругать.

— Неужели я могу тебя ругать за то, что приносит деньги?

— Кто тебя знает.

— Ты вспомни, разве я что-нибудь тебе говорила, когда ты приносил честно заработанные деньги — или даже не очень честно заработанные?

— Конечно.

— Когда же?

— Начать с того, что тебе не нравятся мои картины, а ведь это мой источник доходов.

— Может быть, мне и не нравятся твои картины, — возразила Констанция, — но я ничего не имею против того, чтобы тебе за них платили.

— Кое-кому мои картины нравятся, — угрюмо пробормотал Хьюи.

— Верю тебе на слово и очень за тебя рада, но неужели поклонники твоего таланта так богаты?

— В общем, мне опять кое-что перепало.

— От кого же, если не секрет?

— От Эрнестины.

Ледбиттер, который вез своих пассажиров обедать в Ричмонд, услышав имя, и бровью не повел, но весь обратился в слух.

— Она поручила тебе очередной портрет? — осведомилась Констанция тем непринужденно-равнодушным тоном, каким обычно спрашивают: «Ну как вчера повеселились?»

— Да. Ей понравился портрет мужа.

— У нее объявились новые мужья-покойники?

— Нет,-— сказал Хьюи.

— Она, кажется, обожает своих родственников и живет одними воспоминаниями — во всяком случае, раньше за ней это водилось. Наверное, у нее померла любимая тетушка, память о которой она собирается с твоей помощью увековечить?

— Нет, — отозвался Хьюи, почувствовав, что его спутница сгорает от любопытства, а потому не торопясь раскрывать карты. — На сей раз она хочет, чтобы я поработал с живой натурой.

— Весьма опрометчивый шаг с ее стороны! Ты только не обижайся, пожалуйста, Хьюи. Просто мне не терпится узнать, кто твой объект.

— Угадывай с трех попыток.

— Не будь такой занудой. Мне совершенно не хочется заниматься гаданием, а кроме того, я не знаю, кто ее друзья, хотя, как и все богатые женщины, она явно не испытывает в них недостатка.

— Друзья тут ни при чем, — сказал Хьюи.

— Ни при чем? Но если не друзья... Что за удивительный альтруизм! Я чуть было не сказала — что за дурацкий альтруизм. Но вовремя спохватилась.

— Альтруизмом здесь и не пахнет, — сказал Хьюи.

— Правда? Тогда, может быть, ей взбрело в голову подарить публичной картинной галерее портрет кого-нибудь из наших великих людей?

— Нет, это отнюдь не друг, — заговорил Хьюи, сделав вид, что не расслышал последней фразы Констанции. — У нее с Эрнестиной достаточно непростые отношения.

— Так значит, это женщина? Хьюи, умоляю, не томи меня!

— Это сама Эрнестина.

Наступила пауза, во время которой Констанция пыталась справиться с нахлынувшими чувствами. То же самое делал и Ледбиттер.

— Господи, почему же я сразу не догадалась? — наконец сказала Констанция. — Наверное, потому что в глубине души мне очень не хотелось услышать такой ответ. Но, дорогой мой, это же замечательно. Я тебя поздравляю. Это может стать для тебя началом новой жизни — в самых разных отношениях. Я так за тебя рада.

Она повернулась к нему, и, как и предполагал Ледбиттер, последовали объятия и поцелуи.

— Впрочем, я немножко ревную, — заметила Констанция, когда они вернулись в исходное положение.

— Почему это? — не понял Хьюи.

— Да так — ты ведь с нее пишешь портреты...

— Ты не имеешь права ревновать, — возразил Хьюи, явно гордясь своим умением парировать колкости спутницы. — Ты ведь не разрешаешь мне написать твой портрет.

— Не разрешаю и не разрешу, — сказала Констанция. — Я люблю тебя и не хочу, чтобы моя любовь угасла.

— Спасибо! — буркнул Хьюи. — Большое спасибо. Но в таком случае у тебя тем меньше оснований быть ревнивой. А что, если Эрнестина ищет повода разлюбить меня?

— Ты зовешь ее Эрнестиной? — вдруг забеспокоилась Констанция.

— Я уже сообщал тебе об этом.

— Откровенно говоря, я не так уж и ревную, — сказала Констанция. — Она не из тех, кто влюбляется.

— Почему ты так думаешь?

— По-моему, мы уже это обсуждали. Раньше она жила призраками прошлого, а теперь живет призраками настоящего.

— Ты не совсем права. За последнее время она сильно изменилась.