По найму

— По-моему, это ты меня увольняешь, — сказала Констанция.

— От этих твоих садовников у меня голова идет кругом, — пробормотал Хьюи. — Но разве у хозяина не может быть двух садовников... или у садовника двух хозяев?

— Кого ты имеешь в виду под садовниками?

— Попробуй угадать!

— Совсем недавно, — сказала Констанция, — ты упрекнул меня в том, что я несправедлива к Эрнестине. Теперь, мне кажется, ты сам ведешь нечестную игру.

— При чем тут Эрнестина? Разве я не честен с тобой? Ведь это самое главное.

— Да, то есть нет... Но ты ведь женишься — и имеешь на это полное право.

— А разве я не имею права...

— Боюсь, что нет.

— ...радовать тебя?

— Почему ты считаешь, что мне будет радостно делить тебя с другой?

— Тебе не привыкать.

— Знаю. Случалось, ты меня обманывал. Но теперь все в корне изменилось.

— Почему это?

— Господи! Ты прямо как ребенок. Все время задаешь дурацкие вопросы. Если тебе не понятно, что изменилось и почему, значит, ты еще не созрел для женитьбы. Ну, а теперь, ради всех святых, оставь меня в покое!

— Почему ты такая жестокая, Констанция? — проговорил Хьюи, явно начиная злиться. — Почему тебе непременно надо сделать мне больно? Ты ведь сама говорила, что желаешь мне счастья. Так знай: без тебя мне не будет счастья! Ты мое счастье. Эрнестину я не люблю и не полюблю никогда. Милая, будь же благоразумной, прошу тебя. Не лишай нас того, чего мы оба так хотим. А если тебе уже все равно, то не лишай хотя бы меня...

Некоторое время Констанция молчала, потом заговорила совершенно иным тоном, словно между ними ничего не произошло:

— В общем-то я не очень хорошо знаю Эрнестину — теперь мы с ней почти не общаемся. До того, как она вышла замуж и разбогатела, мы были подругами, ну а потом у нее случился этот знаменитый срыв и она сделалась отшельницей. Я уже говорила — она мне кажется какой-то искусственной. Я не в силах понять, о чем она думает, что и как чувствует. Мне кажется, она слишком легко отдается увлечениям. Ты ее последнее увлечение, Хьюи. Не исключено, что она вообще лишена способности переживать, как все нормальные люди. Я, конечно, могу ошибаться, и вообще тут остается только строить догадки. Зато несомненно другое: обо мне она вспоминает, лишь когда подписывает очередное приглашение на свой званый обед. Она совершенно не такая, как мы с тобой. Она может менять друзей, как перчатки, — хоть каждый день. У нее права и привилегии принцессы. У нее вообще так много всего, что хочется сказать: это несправедливо! Но дело в другом. Дело в том, что я... Я не могу без тебя, Хьюи...

— Но, Констанция, послушай меня...

— Нет, нет, не хочу и слушать, ни смотреть, и ты тоже не смотри на меня. Я этого не перенесу.

— Ну хорошо...

Они упали в объятья друг друга и словно накрылись плащом-невидимкой. Они не видели никого, и никто не видел их, если не считать Ледбиттера: в свете уличного фонаря или в отблеске фар встречной машины в его зеркале на мгновение возникали две фигуры на заднем сиденье, они боялись взглянуть друг другу в глаза, но руки их словно сделались зрячими.

— Где мы едем? — вдруг заинтересовалась Констанция. — Ты не знаешь, где мы, Хьюи? Я, например, понятия не имею.

Хьюи промолчал, но ответил Ледбиттер.

— До Кэмден-Хилла примерно пять миль, мадам.

— Господи! Опять этот Кэмден-Хилл! — воскликнул Хьюи. — Зачем он нам нужен? Ты ведь не хочешь домой, скажи честно?

— Мне в общем-то уже все равно, — сказала Констанция.

— Тогда, может быть, поедем в Ричмонд?

— Почему бы нет.

— Ну и прекрасно. Ледбиттер, мы передумали. Моя спутница решила не возвращаться домой так рано. Мы едем назад в Ричмонд.

— Слушаю, сэр.

— Я ужасно хочу есть, — сказал Хьюи.

— Я тоже, — отозвалась Констанция. — Аппетит прямо волчий.

Постепенно они веселели. Когда же они приехали в Ричмонд, отель показался им обретенным раем. Все, что они считали безвозвратно утерянным, снова оказалось при них. Еще недавно они не смели взглянуть друг другу в глаза, теперь же они смотрели — пристально, без тени смущения — и не могли насмотреться: казалось, они встретились после долгой разлуки или вообще впервые.

В разгар их празднества к столу подошел портье и спросил Хьюи:

— Простите, вы мистер Кантрип?

— Да, я, — отвечал тот с таким самодовольством, словно это была не фамилия, а титул, которым могли похвастаться лишь немногие.

— С вами желает переговорить ваш шофер.

Хьюи поднялся и вышел из-за стола. Вскоре он вернулся.

— Ничего серьезного, — пояснил он удивленной Констанции. — Просто ему понадобилось домой. У него заболела жена.

Это вызвало у обоих бурный приступ смеха — не по бессердечию, не потому вовсе, что в болезни жены шофера есть что-то комичное, — просто теперь, в их новом состоянии все казалось им безумно смешным.

— Но как же мы доберемся до дома? — спросила Констанция.

— Он сказал, чтобы мы не беспокоились — за нами заедет другая машина.

— Ты посмотри, как у них все прекрасно налажено, — отозвалась Констанция, с немалым трудом переключаясь на проблемы внешнего мира, — все, что не имело прямого отношения к ней и Хьюи, представлялось ей теперь призрачно-нереальным.