По найму

— Я все-таки не понимаю, что ты хочешь сказать. Я ничего не передумала. Может быть, это ты изменил свою точку зрения?

— Ну что ж, будем считать, что так.

— Ради Бога, не говори со мной таким тоном. Я ни в чем не виновата. Я очень боялась, что наступит день, когда наши отношения станут тебе в тягость.

— Что ты имеешь в виду?

— Твою женитьбу, милый Хьюи, а что?

— А то, что никакой женитьбы не будет!

— Не будет? — Несмотря на крайнее замешательство, в голосе Констанции послышались облегчение и слабая надежда.

— Нет, — сказал Хьюи. — Женитьба отменяется. А знаешь почему?

— Понятия не имею, — сказала Констанция, невольно защищаясь от прозвучавшего в его голосе обвинения.

— Кто-то послал Эрнестине анонимное письмо.

— Про нас с тобой?

— Имена там не назывались. Было лишь сказано, что у меня есть любовница и что я собираюсь содержать ее на деньги Эрнестины.

— Она показала тебе письмо?

— Нет, только прочитала.

— Ну и что она сказала?

— Я уже говорил: что не может выйти за меня замуж.

— Но ты объяснил ей, что все это неправда?

— Конечно. Но она так разволновалась, что не обратила на мои слова никакого внимания.

Он произнес это не столько с грустью, сколько с досадой, Констанция немного помолчала, а потом сказала:

— Господи, какой кошмар!

— Да уж, приятного мало.

— Еще бы. Все это просто ужасно. — Только сейчас смысл случившегося дошел до сознания Констанции. — Ужасно и для тебя, и для нее. Я прямо не могу прийти в себя. У меня в голове все перемешалось. Бедный, бедный Хьюи. Ты ведь очень привык к ней, может быть, даже любил ее — я ведь не знаю...

— Какая разница, любил или не любил, — сказал Хьюи.

— Почему ты так говоришь — разница большая. Я просто представила, какой это для тебя удар: ты ведь... очень рассчитывал на... на все те возможности, которые открылись бы перед тобой после женитьбы. У тебя были блестящие перспективы... Как все это обидно.

— Пожалуй, — согласился Хьюи.

— Ты бы получил возможность встречаться с разными людьми, устанавливать контакты, имел бы заказы. Ты бы смог путешествовать...

— Не надо сыпать соль на рану, — перебил ее Хьюи.

— Я просто хотела сказать, что надо обладать немалым мужеством, чтобы выдержать такой удар. Потерять все это...

— Все это и кое-что еще, — сказал Хьюи.

— Да, да. В общем, конец мечте. Но послушай, Хьюи...

— Ну?

— Не знаю, утешит это тебя или нет, скорее всего, нет, но все это время мне было очень тревожно за тебя. Когда я сказала, что Эрнестина развращает, ты меня не понял... Я имела в виду то, что она слишком уж щедро разбрасывает подарки, — ты ради Бога не подумай, что я лицемерю, говорю, как какая-нибудь школьная наставница, — просто от Эрнестины исходит слишком много незаслуженных благ, ты только не сердись... что я все это говорю именно сейчас...

— Да говори, что хочешь. Я же не могу тебе заткнуть рот.

— Прошу тебя, Хьюи, не обижайся. Как говорится, нет худа без добра. Ты ведь так мечтал стать большим художником — правда?

— Ты, во всяком случае, в это не верила, — мрачно заметил Хьюи.

— Ну, кто старое помянет... Просто мне не хотелось, чтоб успех пришел к тебе слишком легко — а это обязательно случилось бы, если б ты женился на Эрнестине. Светская жизнь — это отрава для художника, — так говорят многие. Уж не знаю, правы они или нет, но мне кажется, что художнику вредно порывать со своей привычной средой.

— По-моему, ты не очень хотела этого брака, — сказал Хьюи.

— Но, милый, ты только сам посуди! Почему я должна была его хотеть? Разумеется, мне хотелось, чтобы ты был счастлив, а женившись, ты бы кое-что приобрел...

— По-моему, ты просто в восторге, — сказал Хьюи.

— Милый, умоляю тебя, не надо так говорить! Я страшно расстроена. Разве не заметно? Но с какой стати мне было радоваться вашему браку, что приятного в перспективе... делить тебя с другой. А теперь...

— Что теперь? — с вызовом спросил Хьюи.

— Ты очень хочешь, чтобы это сказала я? Может быть, ты сделаешь это сам?

— Понятия не имею, что ты хочешь от меня услышать.

— Честное слово?

— Честное слово.

— В общем, что бы там ни было, у меня есть ты, а у тебя я.

За этим наступило долгое молчание; Ледбиттеру казалось, что оно не прекратится никогда. Наконец Хьюи заговорил остраненно-раздумчивым голосом, словно открывая новую тему:

— Интересно, кто же послал письмо?

Словно пробуждаясь от глубокого сна, Констанция ответила:

— Не все ли равно?

— Мне, например, не все равно. Тот, кто послал это письмо, очень не хотел, чтобы я женился на Эрнестине.

— Это само собой... — В голосе Констанции опять появились прежние иронические нотки, на время вытесненные порывом сострадания.

— Самой собой разумеется, — повторил Хьюи. — Причем этот кто-то был прекрасно осведомлен о наших с тобой отношениях.

— Но об этом знали очень многие, дорогой Хьюи, — снова обиделась Констанция.

— Не спорю, но только мало кто знал об одном.

— О чем же?

— Подумай.

— Боюсь, что я ничего не придумаю. Ты меня совсем запутал.

— Может быть. Но получается любопытная вещь, — он говорил, тщательно подбирая слова, — никто ведь не знал, что мы собираемся продолжать наши отношения после моей женитьбы.