По наследству. Подлинная история

В половине одиннадцатого, после того как мы узнали из новостной программы, с каким счетом сыграли «Метс», и он вроде бы отвлекся, во всяком случае на время, от мрачных мыслей, я взял волеизъявление, его и мое, — я привез их не без торжественности в старом дипломате, которым почти никогда не пользовался, — и увез обратно в Нью-Йорк: понял — нельзя сталкивать отца лицом к лицу с самой страшной из всех надвигающихся угроз. С него довольно, решил я, и уехал домой, где, не в силах заснуть, скоротал ночь, изучая пятое приложение к «Залу славы»: соотношение выигранных и проигранных матчей примерно пятидесяти евреев чемпионов мира и претендентов на титул, включая нашего джерсийца Эйби Бейна— он выиграл сорок восемь боев (тридцать один нокаутом), проиграл одиннадцать и, как ни странно, ни разу не был нокаутирован.

И тем не менее назавтра с утра пораньше, до того как отец издергается до полного изнеможения, я позвонил ему и приступил к своим маневрам: рассказал, что мой адвокат убедила меня составить волеизъявление, что она объяснила мне принципы, по которым оно действует, что я выразил желание обзавестись им и попросил, раз уж она составила документ для меня, составить такой же и для него. Сказал:

— Давай, я прочту тебе. Слушай.

Мои опасения были напрасны: реакция его оказалась совершенно неожиданной.

Ну как я мог забыть, что ему всю жизнь приходилось напоминать людям о том, о чем им решительно не хотелось помнить? Когда в детстве я по утрам в субботу ходил с ним в контору, он часто повторял:

— Нет ничего, что было бы труднее продать, чем страхование жизни. И знаешь почему? Потому, что тут клиент выигрывает лишь в одном случае — в случае своей смерти.

Отец собаку съел на договорах, связанных со смертью, имел в отличие от меня к ним привычку и, по мере того как я с расстановкой читал ему пункт за пунктом по телефону, реагировал на них так же невозмутимо, как если бы я читал ему текст стереотипного страхового полиса.

— «Способы искусственного поддержания жизни в случае надвигающейся смерти, — читал я, — от которых я отказываюсь, а именно:

а) электроимпульсная терапия и искусственный массаж сердца в случае остановки сердца».

— Угу, — буркнул он.

— «б) парентеральное кормление — это кормление через нос, — в случае, если я буду парализован или не смогу питаться естественным путем».

— Угу, так.

— «в) аппаратное дыхание, если я не смогу дышать самостоятельно».

— Угу.

Я прочел весь документ вплоть до пункта, по которому право принимать решения по медицинским вопросам, в случае его неспособности принимать их самостоятельно, передавалось нам с братом. Затем спросил:

— Что скажешь? Как это тебе?

— Перешли мне этот твой документ, я его подпишу.

Вот и все. И я почувствовал себя не сыном страховщика, а самим страховщиком, который только что продал клиенту свой первый полис, сулящий выигрыш лишь в одном случае — случае его смерти.

В мае, несколько недель спустя, когда мы с Клэр приехали вечером в пятницу пообедать с ним, главным блюдом должен был стать приготовленный Ингрид вкуснющий буйабес[44]; отец это блюдо любил, но произнести его название не смог бы даже под страхом смерти. Для удобства он стал называть его «балабусте» — достаточно близко по звучанию и довольно остроумно, потому что на идише это высочайший комплимент «хорошей хозяйке» или «домоправительнице», и в нем заключалось и то радушие, с которым Ингрид приготовила для нас угощение, и умиротворение, и распорядительность, пришедшие с нею в дом.

Несмотря на то, что отцу теперь приходилось, чтобы не упасть, переходя из комнаты в комнату, держаться за стены и мелко-мелко семенить, присутствие Ингрид в большой мере избавило его от ощущения ущербности, отчего (вопреки моим наивным ожиданиям) он принялся еще больше наскакивать на Лил. Казалось бы, он уже выявил все ее мыслимые и немыслимые недостатки, однако, если речь шла о недостатках Лил, взгляд его, притом что он был слеп на один глаз, приобретал поистине орлиную зоркость.

— Она даже канталупу не умеет выбрать, — однажды утром сказал он мне по телефону с нескрываемой неприязнью, и оттого, что к этому времени мне уже довелось выслушать в общем и целом более чем достаточно о недочетах Лил, я ответил так: