По обе стороны Днестра

Однако, едва начав говорить, она остановилась на полуслове, повернула голову, приподняла платок, закрывавший ухо, прислушалась. Вслед за женщиной повернули головы и остальные: тетка Параскица славилась не только своим острым языком, но и тонким слухом. Слабый гул, который первой уловила Параскица, нарастал, и из-за поворота выскочил легковой автомобиль. Люди молча, с любопытством смотрели на подъезжающую к сельсовету черную машину. Автомобиль был редким, диковинным "гостем" в селе, и его появление считалось немалым событием. Из машины вышли трое мужчин городского вида. Мунтяну и Гонца сразу узнали в том, что повыше, секретаря обкома партии Слободенюка; его спутников, коренастых, в кожаных пальто и сапогах, они видели впервые. Секретарь обкома поздоровался и сказал, обращаясь ко всем:

- По какому поводу митингуете в такую рань?

Мунтяну хотел что-то сказать, но его опередила все та же тетка Параскица:

- Извиняюсь, не знаю, кто вы будете, но вижу - большой начальник, если на машине приехали, я и говорю: когда не придешь в избу-читальню замок с полпуда висит. А я, между прочим, грамотная, ликбез окончила, и дети в школу ходят, тоже грамоту знают получше меня. А где книжку взять, если замок? И опять же взять кооператив...

- О кооперативе ты уже говорила, тетка Параскица, - недовольно остановил ее председатель сельсовета.

- А мне вот интересно послушать, товарищ Мунтяну. Мы вас слушаем, продолжайте, не стесняйтесь, - секретарь обкома подбодрил замолкнувшую было женщину, и та выложила все, что думала о кооперативе, о своем колхозном бригадире, пьянице и сквернослове, и еще кое о чем.

- Кто еще желает слово сказать? - секретарь обкома поднялся на крыльцо. - Не стесняйтесь, товарищи колхозники, говорите все, что думаете. Не только мне, секретарю обкома, но и вашим руководителям, - он указал на стоящих рядом Мунтяну, Гонцу и Чобу, - будет полезно услышать.

- Я желаю! - раздался негромкий простуженный мужской голос.

- А вы сюда идите, поближе, пусть все видят и слышат, - позвал его секретарь.

На крыльцо взошел крестьянин в рваном полушубке. Он молчал, ища слова. Наконец произнес:

- Это что же получается, не могу никак в толк взять. Советская власть - самая справедливая власть, и потому все должно быть по справедливости. А у нас как получается? Вот, к примеру, возьмем меня. Пусть скажут, - он повернулся вполоборота к начальству, - случался ли день, когда бы я не вышел на работу? Или отказывался?

- Да что там... Знаем мы тебя, работящий мужик, безотказный, раздалось из толпы.

- А раз так, то почему я получил за свой безотказный труд столько же, сколько, к примеру, Карауш Панфил, а он, это всем известно, больше на своем приусадебном участке потел, чем на колхозном поле. Несправедливо, неправильно это. Прошу учетчика показать мою трудовую книжку, хочу своими глазами увидеть, что там записано, а у него, оказывается, и нет вовсе никаких книжек. Всем одинаковые трудодни записывает.

- Правильно говоришь, Танас, - послышались одобрительные возгласы. Нет порядка у нас в колхозе.

Заговорили все разом, перебивая друг друга, словно только и ожидали приезда городского начальства, чтобы высказать наболевшее. Секретарь обкома вслушивался в общий разговор, а когда люди выговорились, сказал:

- Во всем разберемся, товарищи колхозники, для этого и приехали. И в ваших колхозных делах, и в том, что произошло ночью на Днестре. А потом встретимся снова и поговорим. Теперь спокойно возвращайтесь по домам. Люди стали неохотно расходиться. - А у нас с вами, - секретарь обернулся к сельским руководителям, - разговор только начинается.

Мунтяну достал из кармана шинели ключ и отомкнул висячий замок на дверях сельсовета. В кабинете председателя было холодно, почти как на улице, и он, проклиная про себя ночного сторожа деда Гаврилу, поспешил в сарай за дровами. Промерзлые насквозь дрова разгорались медленно, и Мунтяну, чертыхнувшись, отвинтил крышку керосиновой лампы и плеснул керосина в печь. Пламя вспыхнуло, печь загудела, и в комнате сразу стало уютнее. Покончив с растопкой, он сел за свой накрытый зеленым, заляпанным чернильными пятнами сукном стол. Позади него на стене висел огромный портрет Котовского. Художник-самоучка изобразил прославленного героя в седле, на его любимом Орлике, с обнаженной шашкой в вытянутой руке. Все расселись на добротных резных стульях, перекочевавших сюда из помещичьей усадьбы и резко контрастирующих с убогим убранством помещения.

Секретарь обкома не спешил начинать, с интересом разглядывая портрет.

- Рассказывай, председатель, - наконец сказал он, - что у вас ночью приключилось.

- Да вам уже, верно, доложили, товарищ секретарь обкома. - Мунтяну встал, однако Слободенюк жестом оставил его сидеть. - Ушли, гады недобитые, к своим боярам на ту сторону. Сволочи, кулацкое отродье... Недоглядели...

- Кто конкретно недоглядел, товарищ Мунтяну? - секретарь очень внимательно посмотрел на него.