По обе стороны Днестра

В морозной дымке смутно белели расплывчатые очертания правого берега. Ни единый звук не нарушал плотной, глубокой тишины, нависшей над Днестром. Спала природа, спали и люди. Иван Калюжный вглядывался в сопредельный берег, чутко слушая ночь. Крестьянский паренек с Украины, он недавно надел зеленую форму пограничника, но уже успел убедиться: нет ничего обманчивее тишины на границе, даже не границе, а демаркационной линии. Поначалу Иван и другие новобранцы дивились такому мудреному названию, но политрук объяснил: СССР не признает власти боярской Румынии над Бессарабией, которую румынские помещики и капиталисты захватили после Октябрьской революции. Там живут наши братья, временно попавшие под гнет капиталистов и помещиков. Тяжело, трудно живут. Заводы, фабрики закрываются, рабочих выгоняют на улицу, а крестьянам и того хуже — в большой нужде, не хозяева они на своей земле. Помещики и кулаки прижимают крепко, а еще налоги. Потому и бегут оттуда на нашу сторону. И у нас, конечно, не текут реки молочные в кисельных берегах, нехватка большая, и хлеба, и мануфактуры, однако дело идет на поправку. Нет, не случайно они к нам тянутся. Кризис у них там, говорил политрук. Слышал Калюжный, есть на той стороне контрабандисты-переправщики, которые этим промышляют. Там у них за деньги все можно купить, и пограничников тоже, размышлял Иван Калюжный, притаившись за высоким валуном и отчаянно борясь с неожиданно охватившей его дремотой. Разглядел в темноте стрелки больших наручных часов, которые выдавались в наряд. Они показывали начало пятого. Захватил пригоршню снега, потер им лицо, шею. Сон сразу пропал. Разные люди шастают на границе. Крепко они там не любят советскую власть. Кризис кризисом, а для вооружения денег не жалеют. Политрук на занятиях недавно рассказывал о международной обстановке. Неважная обстановка, к войне мировая буржуазия готовится. Здесь это особенно чувствуется. Вот она, рядом, рукой подать, сопредельная сторона. Враждебное государство. Неспокойно, ох, как неспокойно на Днестре, особенно сейчас, в начале нового, 1932 года. Степан Родченко одного задержал, с той стороны шел. Одет в тряпье, товарищами всех называл, улыбался как родным, а когда разобрались, оказалось, что «товарищ» имел шпионское задание — разведать пограничные укрепления и дислокацию войск. Или еще раньше, когда на заставе еще не служил, взяли контрабандиста. Этот уже с нашей стороны шел. Ребята рассказывали — весь золотом набит. Червонцы с Николашкой, перстни там всякие, кольца с бриллиантами… Не ушел. Сколько на это золото у капиталистов машин можно купить. Они ведь, контры, только на золото и торгуют. Оказалось — из бывших, затаился, гад, со своим золотишком и решил сбежать к буржуям. Не ушел. А ведь некоторые все же уходят, те, кто поопытнее, матерые. Контрабандист — он, считай, тот же шпион, одной веревочкой повязаны. Как это политрук говорил… мировой империализм рассматривает контрабанду как одно из средств подрыва экономики нашей страны и реставрации капитализма[1].

Так размышлял в своей засаде молодой пограничник, всматриваясь в неподвижную, скованную льдом ленту реки, пока его внимание не привлек силуэт человека, идущего по льду с той стороны. Весь в белом, он походил на привидение, невесть откуда взявшееся в глухую морозную ночь. Человек шел уверенным, быстрым шагом, не таясь, прямо на валун, за которым затаился пограничник. «Пусть поднимется на косогор, тогда я его и возьму, не надо спешить». Калюжный поставил затвор винтовки на боевой взвод. «Главное — спокойствие, — убеждал он себя, поглаживая холодное ложе винтовки. — А все-таки интересно он идет — напролом. К чему бы это? А может, он не один, остальные уже перешли и меня ловят на «крючок»? Не выйдет. И слева, и справа другие дозоры».

Человек в белом уже вскарабкался на высокий берег и остановился, оглядываясь во все стороны. «Нет, здесь что-то не так», — снова мелькнуло в голове у пограничника. Однако времени на раздумья не оставалось и он скомандовал:

— Стой, руки вверх!

Калюжному показалось, тот словно ожидал грозного окрика. Он быстро вскинул руки и сделал шаг в сторону пограничника.

— Ни с места! Стрелять буду! — уже громче выкрикнул Калюжный.

Держа винтовку наперевес, он подошел поближе. Нарушитель, одетый в белый просторный балахон, стоял неподвижно; его руки смешно и нелепо торчали над головой. Оба молчали, стараясь рассмотреть друг друга в предрассветном сумраке.

— Слышь, браток, — первым заговорил нарушитель на чистом русском языке. — Руки-то позволь опустить. Не убегу, честное слово, не убегу. Тяжело же так стоять, точно пугало огородное.

— Тяжело, говоришь? А границу нарушать не тяжело было? А ну, шагай вперед, в случае чего — стреляю без предупреждения. Всякие разговоры отставить. Понятно?!

Однако его слова ожидаемого действия не возымели, потому что нарушитель спустя короткое время добродушно спросил:

— Куда ведешь? Мне бы к начальнику заставы, Николаю Федоровичу Воскобойникову. Ты же под его началом служишь?