По обе стороны экватора

Президент бережно потрогал кончиком пальца засохшие веточки икебаны, откинулся на спинку кресла, мечтательно воззрился на люстру. И вдруг заговорил. Это уже было не интервью государственного деятеля. Это уже был не монолог политика, пытающегося если не убедить собеседника, то, на худой конец, разъяснить ему свою точку зрения. Это было нечто совсем иное. Президент начал издалека. Он вдруг окунулся в далекую древность. Он говорил о том, что Колумбия прошла долгий и трудный путь. Что в отличие от Мексики, Эквадора или Перу предки этой нации — индейцы чибча-муиски не смогли отстоять от испанских конкистадоров свою этническую цельность, растворились, точнее говоря, были практически поглощены, раздавлены колонизаторами, духовно выродились. Он говорил, что впоследствии сложные демографические процессы привели к этнической чересполосице в современной Колумбии, к формированию в различных районах весьма отличающихся друг от друга пластов населения: андского, антиохийского, прибрежного. И поэтому даже крупнейший этнограф Колумбии Орландо Фалс Борда отказался говорить о колумбийской нации или о «типичном колумбийце» как о чем-то определенном и ярко выраженном.

…Только тут я заметил, что адъютант исчез и дверь кабинета по-прежнему плотно закрыта. Я подлил кока-колы в стакан и осторожно подвинул его Президенту. Он поблагодарил меня быстрым кивком головы, не прерывая своего вдохновенного речитатива. Точнее говоря, возвышенной импровизации. Я любовался им, и это восхищение даже мешало мне воспринимать суть того, о чем говорил Президент.

А говорил он об интереснейших вещах. О космополитизме креольской элиты и трогательном патриотизме обитателей крошечных селений «пуэблос», затерянных в долине Магдалены или предгорьях Кордильер. О традициях и обычаях крестьян. Об удивительном противоречии, свойственном, может быть, только Колумбии: при всей глубочайшей религиозности этой нации в сельских районах широко, оказывается, распространен институт так называемого «аманьо» — «пробного брака». Когда молодые жених и невеста вступают в свободный союз и несколько лет живут невенчанные, пытаясь скопить деньги на свадьбу. И что самое поразительное: церковь не только не препятствует «аманьос», но даже поощряет их! Хотя случается нередко, что эти «матримониальные экзерсисы», — губы Президента тронула ироническая улыбка, — завершаются плачевно, и матери-одиночки остаются с целым выводком детишек на руках.

…Я украдкой взглянул на часы и с сочувствием подумал о президенте национальной федерации футбола, ожидающем рандеву где-то за стеной: рассказ об «аманьос» пришелся как раз на пятнадцатую минуту отведенного ему для встречи с Президентом времени. В этот момент дверь снова тихо отворилась. Возникший в дверном проеме, как статуя Командора, адъютант Его Превосходительства смотрел на меня с нескрываемой яростью. Начинал гореть синим пламенем уже и следующий пункт сегодняшней президентской программы — встреча с американским послом. Поймав возмущенный взгляд президентского помощника, я вздохнул и, чуть заметно пожав плечами, кивнул на Президента, давая понять, что я тут совсем ни при чем. Не могу же я в самом деле прервать главу государства! Он сам знает, что делает, и сам решает, когда закончить встречу.

Дверь снова тихо закрылась. Адъютант исчез. Президент продолжал говорить. Он говорил о крепости родственных связей в колумбийской семье. Об интереснейшем институте кумовства в деревне, где чуть ли не каждый друг другу «компадре», где есть «компадре» — крестный отец, или «компадре первой стрижки волос», или «компадре — сват», или «компадре первой стрижки ногтей».

Потом Президент начал подыматься до высоких социальных обобщений. Он сказал, что одной из характернейших черт колумбийского национального характера является терпимость, вера в незыблемость закона, уважение к власти.

— Наш народ отвергает насильственные решения. По натуре своей мы, колумбийцы, склонны к эволюции, а не к революции. Мы предпочитаем идти к цели не торопясь, как бы приспосабливаясь к обстоятельствам, а не ломая их.