По обе стороны экватора

Флавио уважали и побаивались. Побаивались потому, что знали: он имеет самый меткий в «Санта-Марте» револьвер, хотя никто не помнил, чтобы Флавио пускал его в дело. Уважали за преданность футбольному клубу «Фламенго» и «Санта-Марте» и за то, что добрую половину чаевых, зарабатываемых в «Плазе», он вкладывал в тощую кассу «Санта-Марты», как, впрочем, и Натан, и все три вице-президента, и остальные члены президенсии, все директора департаментов, композиторы и художники школы, пассисты и каброши, словом, все болельщики «Санта-Марты», все, кто выходит на Авениду и кто остается в рядах зрителей, болея за свою школу с такой же страстью и болью, с какой страдает и ликует торсида «Фламенго» на трибунах «Мараканы». Флавио уважали за все это и еще за умение хладнокровно и быстро разобраться в самой сложной ситуации. Вот и сейчас, ударив кулаком по стойке, он сказал именно то, чего все ждали, что все хотели услышать:

— Мы все равно должны победить! И посвятить эту победу Дудуке.

Он сказал это, как отрубил. И в «Лузитании» воцарилась тишина. Во взглядах людей этих, в глазах, где еще блестели слезы, я увидел сначала недоверие и сомнение, которые быстро сменились надеждой, уверенностью и восторгом.

О Флавио! Что с нами было бы, если бы тебя не было! В конце концов в мире нет ничего невозможного. Флавио прав: о болезни Дудуки завтра узнает весь Рио. «Мангейра», «Портела», «Империо Серрано» и остальные школы сразу же сбросят «Санта-Марту» со счетов. Перестанут считать достойным противником. Будут бороться друг с другом, не обращая внимания на «академиков». И если поднапрячься? Если постараться? Это будет самая сенсационная победа в истории карнавалов, которую «Санта-Марта» посвятит своему великому местре-зала, лежащему сейчас на койке, одинокому, страдающему.

…Всю ночь заседала президенсия школы. Всю ночь не гасли огоньки в окнах бараков, расползшихся по зеленому склону горы Санта-Марта. Женщины гладили карнавальные платья. Музыканты в который раз перетягивали кожу на больших барабанах — сурдос, и до блеска чистили тарелки — пратос — и колокольчики аго-го.

Вышедшие на рассвете газеты с сожалением писали о болезни Дудуки, утверждая в один голос, что «Санта-Марта», конечно, не поднимется теперь выше пятого места и что основной спор за первенство развернется между «Мангейрой» и «Портелой».

Когда солнце уже поднялось над заливом Гуанабара и в переулках Синеландии раздались мерные удары барабана «Бола-Прета» — клуба, который по неписаной, но свято соблюдаемой традиции открывает карнавал своим шествием в субботу утром, президенсия «Санта-Марты» решила, что вместо Дудуки на авениду выйдет Жулиньо, один из его учеников, которого прочили на роль местре-зала лет так через пять-шесть. Спустя еще полчаса Жулиньо вместе с членами президенсии подымался по скользкой крутой тропе на самый верх Санта-Марты к лачуге Дудуки.

Наследник традиций Фокина и Нижинского лежал, повернувшись лицом к стене, если можно, конечно, назвать стеной кусок жести, защищающий его ложе от сырых северных ветров. Дудуке не хотелось видеть солнце и слышать человеческий голос. Строгий лик покровителя Рио — святого Себастьяна, вырезанный из журнала «Крузейро» и прилепленный пластырем над его лежанкой, равнодушно глядел сквозь открытую дверь на далекую желтую полоску пляжа, на котором Дудука ни разу не был и теперь, видно, так и не побывает.

— Слушай, Дудука, — сказал хриплым голосом Натан, теребя в руках старую фетровую шляпу. — Завтра вместо тебя пойдет Жулиньо. Мы привели его, чтобы ты благословил парня.

…И тут я должен честно признаться, что для описания последующей сцены, для рассказа о том, что чувствовал в эти минуты Дудука и что творилось в душе Жулиньо, у меня просто-напросто не хватает слов. Я не берусь за это дело, ибо чувствую, что не смогу передать весь драматизм ситуации, тем более что сам я не присутствовал при этом благословении нового местре-зала «Санта-Марты», я знаю обо всем этом только по рассказу Рауля. Того самого Рауля, который посвящал меня полгода назад в секреты конкурса «Мисс Бразилия», а теперь, в ожидании следующего конкурса, он «делал», выражаясь его языком, очередной карнавал. Болезнь Дудуки была, как я уже сказал, главной сенсацией, а Рауль как один из самых глубоких знатоков и толкователей карнавальных традиций оказался одним из немногих репортеров, убежденных, что «Санта-Марта» без боя оружия не сложит. Поэтому Рауль и оказался в тот драматический миг у постели Дудуки. Поэтому он посвятил Дудуке и его подвигам на Авениде громадную статью. Поэтому и я, предупрежденный Раулем, с таким нетерпением и волнением ожидал в воскресенье вечером начала дефиле.

Вот его, это дефиле, я опишу действительно со знанием дела, ибо я там был, я все это видел, пережил и прочувствовал. А в нашем журналистском деле следует писать только о том, что видел, что хорошо знаешь, что сам, как говорится, пощупал собственными руками.