По обе стороны Килиманджаро

_{На смену мотыге пришел плуг, на смену плугу придет трактор}

Стало это возможным для отдельных индивидуумов по различным причинам. Прежде всего речь идет о тех африканцах, которые, так сказать, питались объедками со стола колониальных хозяев. Эти африканские «пай-мальчики» могли рассчитывать на определенные подачки, такие как займы или некоторое техническое оборудование. Они обманным путем стали жить за счет труда других африканцев».

Таков взгляд танзанийца на зарождение капиталистических отношений внутри африканской общины в наиболее плодородных районах страны. В Танзании никогда не ощущалось недостатка в земле, а после независимости земля стала национальным достоянием. Какие-либо феодальные отношения, основывающиеся на частном землевладении, на отработке «барщины», выплате оброка, не являются для нее характерными.

Лозунг «уджамаа» возник еще до 1967 г. — года принятия Арушской декларации. В сентябре того же года вышел подготовленный президентом страны Джулиусом Ньерере отдельный документ «Социализм и развитие деревни», в котором давалось теоретическое обоснование необходимости построения по всей стране новых коллективных деревень «уджамаа».

При переходе к политике кооперирования на принципах «уджамаа» правительство Танзании в основном сталкивается с двумя различными по своей сущности проявлениями индивидуализма: патриархальным, с одной стороны, и сельскобуржуазным, кулацким — с другой. Отсюда вытекают две основные задачи, от правильного решения которых зависит успех проведения политики «уджамаа»: борьба против отсталых общественных отношений и борьба против эксплуатации в крестьянской общине.

«Первый порок, с которым жизнь в «уджамаа» заставляет расстаться;,—это индивидуализм, понуждающий человека прежде думать о себе, а потом уже о других», — отмечала газета «Дейли ньюс».

Характер работы в различных деревнях «уджамаа» отличается в зависимости от местных условий, степени кооперирования, налаженного учета и контроля и т. д. Так, например, в деревне «уджамаа» Кипенгере выходят на работу в восемь часов утра, и рабочий день на коллективных участках заканчивается в 12 часов 30 минут дня. Остальное время крестьяне занимаются личным хозяйством. В другой деревне — Ихангана — продолжительность рабочего дня с шести утра до двух часов дня.

В деревнях «уджамаа» создаются свои местные комитеты, которые на общих сходках обсуждают планы предстоящих работ, а затем дают задания каждому крестьянину в отдельности. Время на выполнение того или иного задания также устанавливается конкретно: о г одного дня до недели в зависимости от характера работы.

Как-то в июле 1971 г. министерство информации и радиовещания Танзании сообщило о том, что президент Джулиус Ньерере собирается провести пресс-конференцию для местных и иностранных журналистов в Чамвино, одной из строящихся коллективных деревень «уджамаа», район Додомы, в пятистах километрах от Дар-эс-Салама. В то время я находился в стране всего несколько месяцев и не успел еще ничего увидеть, кроме столицы. Мысль поехать в Додому на машине показалась мне заманчивой. Итак решено — я еду.

Первые двести километров сравнительно гладкой асфальтовой дороги до Морогоро промелькнули почти незаметно. Дальше пошел тяжелый проселок. А впереди еще целых триста километров такой же дороги. Не вернуться ли в Морогоро, не пересесть ли на поезд? Ведь, сидя за рулем, некогда смотреть по сторонам, все внимание— на дорогу, где выбоины и ухабы переходят местами в коварную песчаную зыбь, которая потом снова сменяется ухабами или крупной щебенкой. Но Дар-эс-Салам уже далеко позади, все больше удаляешься от зеленого гористого Морогоро, и в голове, как счетчик спидометра, однообразно и навязчиво вертится нелепый каламбур: «Чем дальше от дома, тем ближе Додома…» По дороге то и дело попадаются небольшие крестьянские поселения, лишний раз подчеркивающие, что Танзания — аграрная страна.

В июле — августе в Додоме «зима», вернее сухой, относительно прохладный период года.

В это время район Додомы, расположенный на возвышенном плато в центральной части Танзании, представляет собой довольно однообразную картину: на десятки километров тянется далеко к горизонту, где синеют отроги горных хребтов, полустепь с бурым, выгоревшим на солнце кустарником и высокой пожелтевшей травой. Даже попадающиеся кое-где толстые стволы баобабов не оживляют пейзажа. Зимой эти деревья сбрасывают листву, оголяя мощные узловатые, будто специально искореженные ветви, похожие скорее на корни. Невольно думаешь, что кто-то вырвал эти баобабы из земли и воткнул их обратно корнями вверх, чтобы они засохли. Это впечатление дополняется еще и тем, что ветер разносит в воздухе сухую мелкую пыль, словно стряхивая землю с вывороченных корней баобабов. Трудно поверить, что с приходом дождей все это снова оживится, зацветет, покроется пышными зелеными кронами.