Представляется, что рассмотренные трактовки событий являются критикой мифа о «третьей силе», в которой наряду с рассуждениями о «предательстве со стороны немцев» и мифе о «чистой» коллаборации, утверждалась не только независимость власовской армии, но и ее высокая боеспособность. Последнее также опровергается событиями в Праге. В реальности коллаборанты не освободили город, как это утверждали чины ВС КОНР{1042}
. По справедливому замечанию участника боев Станислава Ауски: «трезво рассуждая, у нее (1-й дивизии. —«Буняченко — г.<енерал>-м.<айор>. — командарм[213]
I дивизии. Франкфурт/Одер.Штаб ОКН обещал поддержку тяжелой артиллерией и авиацией — дивизия переправилась через Одер[214]
, заняв первые предмостныя укрепления красных, но не получив поддержку тяжелой артиллерии и авиации вынуждена была отойти опять на свои первоначальные позиции.Недоверие к Андрею Андреевичу Геббельса и Розенберга поддержано со стороны Kaltenbrunnera помощника Химлера, Геринга и Шахта, а также адмирала Редера.
Хитлер относится с недоверием. В штабе находились офицеры Sichereitsdienst[215]
и Abwera, наблюдавшие (как политкомиссары) за офицерским составом РОА.Недоверие и подозрительность усилились еще больше после ареста головки НТСНП и сети ее ячеек в Generalgouvernement и <нрзб> в KZ <нрзб.> (головка в тюрьме на Alexanderplatz).
Противодействие со стороны немцев комплектованию дивизий РОА[216]
.Бригада Каминского расформирована. Пример ее состава — расследование в K"ustrine[217]
.ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Банальная фраза о том, что история не терпит сослагательного наклонения, давно опровергается развитием жанра альтернативной истории. Поэтому вопрос о том, могло ли победить Русское освободительное движение, вполне правомерен.
Думается, что в реальности у него не было шансов.
Во-первых, коллаборанты были изначально расколоты. Кто-то, как Бронислав Каминский, искренне верил в национал-социализм и считал его благом для России. Кто-то, как Андрей Власов или Борис Хольмстон-Смысловский, не обольщались по поводу гитлеризма и политики III рейха в отношении своей родины, видя в Германии меньшее зло и рычаг для свержения советской власти. Но и между ними не было единства в силу различных политических предпочтений (левые взгляды главы ВС КОНР и консерватизм командующего 1-й РНА).
Во-вторых, отсутствовал конструктивный диалог с другими национальными комитетами и национальными диаспорами Зарубежья. Помимо уже упоминавшегося конфликта с украинским комитетом, можно вспомнить напряженные отношения Власова с грузинским комитетом. Его глава Михаил Кедия так определил свою позицию: «мой первый враг — это Россия, и лишь мой второй враг — большевизм. Я предпочитаю видеть в седле грузина Сталина, а не великоросса Власова»{1044}
.В-третьих, в большей (Петр Краснов, тот же Каминский) или в меньшей (Власов) степени коллаборанты ментально оставались в рамках тоталитарного мышления, что существенно ограничивало выбор стратегий и методы достижения целей, а сами организации лишались необходимой гибкости.
В-четвертых, цели нацистского руководства и как минимум части коллаборантов на будущее России не совпадали.
Наконец, несмотря на масштаб (1,2 млн. человек), нельзя не говорить о массовой поддержке движения, равно как и о стойкости коллаборантов (бои в Варшаве, за плацдарм Эрленгоф, Прагу).
Вместе с тем количество населения, добровольно вставшего на путь сотрудничества с врагом, заставляет задаться вопросом о причинах предательства. Насколько постреволюционные события повлияли на размеры коллаборации. Какова в ней роль послереволюционных репрессий? Сократили ли они число потенциальных предателей или, наоборот, увеличили их число?
В любом случае, уже сам факт столь масштабной коллаборации позволяет говорить о трагичности явления, в котором, наряду с карьеристами и прогитлеровским элементом, были люди, искренне верящие, что Vlassov-aktion есть благо для отечества. Были и просто стремившиеся вырваться из нацистских лагерей военнопленных…