По обе стороны реки (СИ)

Вместо пролога

Ах, как хочется верить, что ты ни при чём,

Что пока ещё не обречён!

Город твой в золотые дворцы облачен,

И ворота его под ключом.

Не пора ли подумать уже о другом? -

Полыхают пожары кругом.

Но так тих и спокоен пока этот дом,

Так уютно и весело в нём!

Ах, как хочется верить меж высохших пней,

Что земли нету этой родней.

Из неё нам не вытащить цепких корней,

Мы привязаны намертво к ней.

Ах, как хочется думать меж зимних лесов,

Что недолог дурной этот сон,

Что полуночный страх улетит, невесом, -

Пробудись поутру — и спасен!

Ах, как хочется, чтобы в порыве любви

Бог сказал тебе нежно: «Живи!»

Вся Земля и эпоха в дыму и в крови,

Се ля ви, мой дружок, се ля ви!

Ах, как хочется, чтобы у края стола

Эта чаша тебя обошла,

Чтобы видеть, как тает январская мгла,

Непременно дожить до тепла.

Как не хочется верить, что ты обречён,

Что хронометр общий включён.

Ты под шпилем стоишь, как под Божьим лучом.

В небе ангел — крыло над плечом.

Ах, как хочется верить, смотря в синеву,

Мол, на свете ещё поживу!

Но невидимый автор кончает главу,

И недолго нам быть на плаву…

(А. Городницкий)

«Параллельные прямые — в евклидовой геометрии прямые,

которые лежат в одной плоскости и не пересекаются»

(«Большая Советская энциклопедия»)

Удивительное это занятие — складывание «пазлов». Удивительное и увлекательное. Особенно, когда речь идет о картине, начатой более четверти века назад и все еще неоконченной. Она постоянно изменяется, живет какой-то собственной, не зависящей от нас, жизнью, и, казалось бы, уже нашедший свое место элемент, вдруг оказывается частью совсем другого портрета или события, полностью меняя все изображение. И мы начинаем складывать их заново, уже догадываясь, что вскоре и эта картина исчезнет, сменившись другой, новой…

Глава 1

«Жил-был — я.

(Стоит ли об этом?)

Шторм бил в мол.

(Молод был и мил…)

В порт плыл флот.

(С выигрышным билетом

жил-был я.)

Помнится, что жил…»

(С.Кирсанов, «Строки в скобках»)

1996 г., февраль

…из того, что рассказывал Быков, какая-то деталь показалась ему смутно знакомой. Но под грудой других событий и фактов повествования она вначале ускользнула от его внимания, а после и вовсе забылась. И лишь теперь, в этой занесенной снегом избушке, сидя за простым, застеленным клетчатой скатертью столом, при свете старой настольной лампы, он понял, что же так царапнуло его слух тогда, в Москве: «Змей…»

1981 г., апрель

Частые звонки «межгорода» разбудили далеко за полночь. Он приподнял голову с подушки — светящийся циферблат электронного будильника показывал четвертый час. Быстро, но осторожно, чтобы не разбудить спавшую рядом жену, проскользнул в прихожую, где на тумбочке стоял телефон, и снял трубку.

— 37–41? — переспросила телефонистка, — Ответьте Орджоникидзе!

Почти тут же в трубке, сквозь шорох и треск помех, послышался знакомый, хриплый бас, который с заметным кавказским акцентом весело уточнил:

— Алексей? Надеюсь, еще не спишь? Или — уже не спишь? Ну, тогда извини!

— Коля? Что случилось?

— Да ничего не случилось! Просто в другое время от нас по межгороду не позвонить. Да и все-таки разница во времени… У вас, кстати, который час? А у нас начало десятого!

— Подожди, я перейду на кухню…